Посмотрите на первоклашек. Они доверчиво ждут, что взрослые покажут им путь; они с нетерпением и восхищением смотрят на жизнь и свое будущее. А потом изучите, что время делает с этими лицами. Взгляните на лицо маленькой девочки, которая не очень хорошо читает, а от нее требуют стараться сильнее. Она любит помечтать, а ей говорят быть внимательнее. На уроке она замечает что-то захватывающее, например бабочку на стекле, и радостно кричит, а ее выгоняют из класса и ведут к директору. Она забывает домашнюю работу, а ей заявляют, что она просто не учится. Она пишет полные интересных мыслей истории, а ее попрекают плохим почерком и орфографическими ошибками. Она просит помощи, а ей говорят, что надо стараться самой, а не сваливать работу на других. Она начинает чувствовать себя несчастной, а ей говорят, что она уже большая, а большие девочки сильнее стараются. Дух ребенка жестоко ломают. Я не могу вспомнить большей драгоценности, чем детские души. Жизнь неизбежно спускает нас с небес на землю, но делать это с детьми без какой-то особенной надобности, просто во имя образования, — трагедия. Категорически нельзя превращать радость учебы — восторг, который видишь в каждом ребенке, экспериментирующим с чем-нибудь новым, — в страх.
Тем не менее с детьми, испытывающими проблемы с обучаемостью, это происходит сплошь и рядом. Ситуацию можно предотвратить, если определить стиль обучения каждого отдельного ребенка и применить это знание на практике.
Работая со взрослыми больными СДВ, я постоянно слышу, что школьные годы прошли не так, как надо. Люди рассказывают об этом во многом так же, как жертвы травмы. Слушая их, я сначала наблюдаю период оцепенения: мало эмоций, просто длинное повествование о том, каково человеку приходилось в школе. Я сочувствую, и постепенно в пациенте пробуждаются эмоции: обида, гнев, страх, разочарование.
«Вы себе не представляете, как я ненавидела ходить в школу, — рассказывает Франни, женщина за тридцать. — Все было как в тумане. Я хотела просто пережить день, чтобы меня никто не трогал. Всегда отвечала “не знаю”, лишь бы не ошибиться. Вообще, я обожала читать и сочинять истории, но учителя видели только то, что я с опозданием сдаю сочинения, неряшливо пишу и неграмотно и медленно читаю. Одна учительница вообще заявила: “У тебя почерк как у слабоумной”. Не могу сказать, что она была злой. Просто ей казалось, что так она мотивирует меня больше стараться. Но в десятилетнем возрасте такие вещи слышишь по-другому, и я начала думать, что я какая-то недоразвитая. И это я, которая любила читать и выдумывать рассказы! От этого не было никакой пользы: как я ни старалась, все равно писала некрасиво и делала ошибки. Я всерьез считала себя дефективной. Представление о себе свелось к тому, что я хуже других. Я начала опасаться заводить друзей. Каждый год у меня были один-два “вроде бы” приятеля — других самых слабых ребенка в классе. Мы дружили по умолчанию и в каком-то классе даже называли себя “отверженными”».
Выяснилось, что у Франни и дислексия, и СДВ. Лечение осложнялось ударом, который школа нанесла по ее самооценке. К счастью, все закончилось хорошо: она открыла свой бизнес и работает корректирующим репетитором, специализируясь на женщинах с нарушениями обучаемости.
Если остаются какие-то вопросы, связанные с сопутствующими нарушениями обучаемости и затруднениями при обучении у больных СДВ, иногда прояснить суть помогает нейропсихологическое тестирование. Чем конкретнее определена проблема, тем точнее можно спланировать терапию. Тесты должны ответить, например, на следующие вопросы: это специфические затруднения с математикой или только синдром дефицита внимания? Насколько хорошо человек читает? Какие сильные и слабые стороны есть в его когнитивном профиле?
Такие тесты входят в так называемую нейропсихологическую батарею и в основном проводятся письменно. Некоторые из них напоминают задачи на понимание прочитанного, как в начальной школе. Другие скорее похожи на игры: испытуемого просят сложить лабиринт из фрагментов или нарисовать по памяти геометрическую фигуру. Иногда нужно сочинить историю по картинке или нескольким предложениям либо решить математическую задачу. Если тест проводит чуткий экзаменатор, от заданий можно даже получить некоторое удовольствие, и иногда они довольно забавны — в этих случаях информация полезнее всего. В батарею включены тесты на внимание, память, наблюдательность, слуховое восприятие, пространственные отношения, подбор слов, словарный запас, вычислительные способности, общие знания и импульсивность. Нередко добавляются тесты на зрение и слух или неврологическое исследование.
Больные дислексией в популяции больных СДВ часто самые творческие и одаренные интуицией люди. Правильный диагноз и лечение могут им очень помочь.
СДВ с возбужденностью или манией
Иногда синдром дефицита внимания может напоминать маниакально-депрессивный психоз: оба заболевания связаны с высокой энергичностью. Маниакально-депрессивные состояния характеризуются периодическими серьезными переменами настроения: от сильно приподнятого до очень пониженного. Очень повышенное настроение — периоды мании — может напоминать СДВ тем, что сопровождается крайне активным поведением, значительной отвлекаемостью, импульсивностью и явным пренебрежением личной безопасностью.
Мания отличается от синдрома дефицита внимания интенсивностью. Обычный человек может симулировать энергичное состояние СДВ, но не способен так же воспроизвести манию. Мания — это высшая из известных форм одержимости, формирующаяся без применения веществ. Такой больной может много дней не спать, тратить сбережения всей жизни на дикие предприятия или путешествия, говорить без умолку с утра до ночи.
Маниакальные люди не контролируют себя в полном смысле этого слова. Они не умеют тормозить. Их темп речи не просто быстрый: слова буквально вылетают изо рта. Этот симптом — так называемый «речевой напор» — совершенно сбивает с толку. Когда слушаешь охваченного манией человека, появляется желание куда-нибудь спрятаться. Вас как будто обстреливают словами. Разум больного перепрыгивает с темы на тему, как лягушка с кувшинки на кувшинку: едва задержится на чем-то, как уже перелетел в другое место. Этот симптом метко называется скачкой или вихрем идей. Вести сколь-нибудь продолжительную логическую беседу с больным практически невозможно. Позвольте привести пример из периода работы в психиатрическом стационаре.
«Доброе утро, мистер Джонс!»
«А? Доброе утро, доктор; доброе утро всем милым загогулинам на вашем галстуке и другим загогулинам тоже доброе утро; кстати, загогулины ярко показывают хаос физики и математики; скоро его выразят количественно; если вы не вызубрили свои интегралы, у вас нет шансов, придется просто пройти мимо этой темы, как корова проходит над луной в песенке, которую вы, может быть, слышали в детстве; у вас когда-нибудь было детство, доктор? Можно смело предположить, что мы все были когда-то детьми; это безопасное предположение; первые три буквы предположения — п-р-е, поэтому не п-р-е-пирайся и предположи что-нибудь, как любил говорить один мой старый учитель; здравый совет, особенно для планетарного звездочета, вы согласны? В звездах есть что-то большее, чем в каждом мозге, если мозг собрать, соединить как сосиски; кстати, люблю сосиски на завтрак…»