Гордая птичка Воробышек - читать онлайн книгу. Автор: Янина Логвин cтр.№ 96

За столом вновь раздается робкое «Горько!», его подхватывает пара бодрых голосов, и губы Воробышек тут же приоткрываются на вздохе, дразня меня влажным блеском. По щекам пятнами ползет смущение, длинные ресницы опускаются, а тонкие пальцы, коснувшись в волнении волос, падают на шелковый вырез платья. Бездумно сминают ткань, помогая птичке облегчить дыхание, обнажая мягкую сливочную полноту груди и что-то кремово-пенное на ней…

Ай, черт! Это выше моих сил!

Я вскакиваю и поднимаю встрепенувшуюся девчонку. Бегу без оглядки, покидая наряженный и невероятно душный карнавальный зал в желании заткнуть кулаком глупые глотки незнакомых людей и как можно надежнее изолировать от себя птичку.

Закрыть за семью засовами. Потому что я едва не сорвался. Едва.

— Сынок, ты выпил. Не думаю, что сейчас самое время в ночь и гололед рисковать девчонкой. Не повторяй ошибок Якова. Ты знаешь: комната по-прежнему за тобой, как всегда. Женя может воспользоваться соседней с твоей спальней гостевой. Если посчитает нужным, конечно. Комнаты уже готовы.

Да, да, чертов Босс! Ты, как всегда, все предусмотрел! Я просто не смогу ее, уставшую, вывести в ночь на мороз. Не смогу остаться с птичкой наедине больше минуты, не выветрив хмель желания из головы.

Потому что я хочу ее. Хочу. Как никого и никогда не хотел прежде.

— Иди, воробышек. Просто иди, — как можно суше и холоднее. — Я прошу.

Иначе мне просто не устоять, чтобы не обидеть тебя. Не стиснуть в объятиях и не зацеловать до смерти, до сладкой боли в челюсти и вымоленного вздоха. Потому что я должен тебя касаться, я хочу тебя касаться. Сейчас. Постоянно. Каждую минуту. Каждую секунду. Везде. Черт! Да, именно так! Везде! Это сумасшествие чистой воды, наваждение, не иначе, от которого я не могу убежать.

Не могу.

Она уходит, оставив после себя пустоту. Срывается с места, взметнув у колен синий шелк. Ее больше нет рядом, но одиночество не облегчает муки желания. Я закрываю глаза, от тяжести внезапной потери не способный сделать и шагу, и вот она вновь стоит передо мной, такая нежная и желанная, она — гордая птичка воробышек.

Возможно, чья-то девушка. Чья-то невеста. Чья-то любимая…

Не моя.

Твою мать! Да отчего так душно в этом проклятом доме!

Что мне лепечет Ирка? Какой-то бред о вечной любви. Откуда она здесь? Зачем? Чего хочет? Я не намерен слушать Яшкину подстилку и грубо прогоняю девушку прочь, брезгливо оскалившись на обещание навестить меня этой ночью. Она не нужна мне. К черту Ирку! Все, о чем я могу думать, — это о серых, манящих, как далекое осеннее небо, глазах и теплом женском теле под своей рукой. Гибком, податливом, пробуждающем во мне все самые низменные мужские желания.

Черта с два я отдам девчонку кому-то! Не отдам. Как последний эгоист разрушу мир вокруг нее, но не разделю птичку ни с кем. Ни с кем.

— Ты нужна мне, воробышек. Нужна. — Иначе я просто сдохну.

— Хорошо, — тихо соглашается птичка, и только тут я замечаю ее. И вновь закрываю глаза, встречая ее запах.

— Если хочешь, я останусь рядом, и она больше не придет.

Глупая, она решила заслонить меня собой от тени моих прошлых ошибок. Что ж, лучше так, чем снова один.

— Останься… Если не боишься…

— Поздно бояться того, кто однажды оставил меня в своем доме, уложил в свою постель и поделился футболкой, тебе не кажется? Признайся, Люков, это ведь в твоем свитере я сегодня проснулась?.. А ты говоришь, боишься.

Мои первые прикосновения к ней. Первая женщина в по-настоящему моей постели. Без меня. Птичка-птичка, ты можешь быть безжалостна.

… Ледяные струи воды иглами жалят кожу, гасят поверхностный жар, умеряют дыхание, но огонь желания упорно тлеет во мне, грозя заняться в настоящий костер от одной только мысли о возможной близости с девчонкой. Я закрываю глаза, стараюсь вызвать в памяти хищное лицо Шамана и обманчиво-самоуверенное Алима, напряженные фигуры телохранителей по обе стороны от меня, застывшие в хозяйском окрике у границ освещенного факелами бойцовского круга, но вижу лишь птичку, в ответной страсти выгнувшуюся подо мной дугой. Обнаженную, горячую, раскинувшую для меня стройные ноги, исступленно шепчущую в губы: «Да, Илья. Да…»

Сердце шибает в ребра, кровь стучит в висках, и мышцы сводит болезненная судорога желания. С таким исступлением я еще никогда не хотел женщину и вряд ли захочу. Потому что разжечь огонь подобной силы дано не каждой, а успокоить изводящее тело пламя способна только она. Приручить, одарив ответной негой наслаждения, заставив покорно свернуться и тлеть у ее ног в тщетной надежде наконец насытиться. А затем испытать эту жажду вновь и вновь…

Меня бросает на стену, дыхание учащается, и рука в вымученной ласке сама тянется к паху, не в силах терпеть давление сжавшейся внутри пружины. Твою мать! Я тут же брезгливо одергиваю себя, сцедив сквозь зубы ругательство. С силой ударяю ладонями о мокрый кафель. Как чертов малец, ей-богу!

Воробышек сидит в большом кресле у окна — откинувшаяся на спинку точеная статуэтка — и смотрит на заплутавший в черных ветвях клена одинокий месяц. Она сбросила туфли, и ее босые ступни танцовщицы — небольшие и аккуратные, с высоким подъемом — зарылись пальцами в длинный ворс ковра, руки обхватили голые плечи. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что девчонке холодно.

— Воробышек, я похож на Серого Волка?

Она одергивает платье и поднимает на меня глаза. Смотрит слегка ошеломленно. Черт! Надеюсь, я не шокировал ее своим «обычным» видом. Просто показалось вдруг, что она ушла.

— Нет.

— Тогда что ты делаешь в кресле?

— Сижу.

— Почему здесь?.. Воробышек, перестань изводить себя стойкостью и моралью. Нам с тобой выпал чертовски сложный день, давай просто закончим его. Тебе лучше прилечь на кровать, я не собираюсь глодать тебя целиком. Только по кусочкам, клянусь.

Растягивая удовольствие и смакуя каждый сантиметр атласной кожи. Но это не сейчас. Сейчас я говорю спокойно, стараясь облегчить девчонке выбор. Ледяной душ остудил кровь и восстановил дыхание, — я ложусь на кровать в честном намерении оставить птичку в покое и забыться сном.

В конце концов, реакция на ее близость — только моя проблема.

Воробышек ныряет под одеяло мышью, укладывается на самый край. Повернув ко мне лицо, вздрагивает, как осиновый лист, впитывая продрогшим телом холод простыней. Глупая, и чего испугалась? Просто еще один дом, пусть и большой. В нем мало тепла, неудивительно, что она замерзла. Будь моя воля…

— Ледышка, разденься и прими горячий душ, как все нормальные люди. Я бы согрел тебя, но ведь ты не позволишь?

— Ч-что? — В ее глазах столько удивления, что мои пальцы тут же отпускают тонкое запястье. Возвращаются под голову, словно от греха подальше, и остаются там все время, пока птичка, согласно кивнув, убегает в ванную и долго плещется там под спасительным душем, вновь доводя меня до исступления мыслями о своем обнаженном теле.