Во время этого одностороннего разговора Хичкок сохранял бесстрастный вид, его дыхание было ровным. Ничто из сказанного Ватсоном не привело к переменам в выражении его лица.
– Ты поел? Я что-нибудь принесу. А завтра давай выйдем из этой комнаты на прогулку. Я здесь провёл всего пятнадцать минут и уже с ума схожу.
Возможно, нелучший выбор слов, но Ватсон надеялся на реакцию. И опять ни искорки – лишь долгое, медленно моргание. Доктор не винил Хичкока. Шутка была так себе.
– Ты не сумасшедший, Хью. Уверен, ты меня слышишь. Я тебя оттуда вытащу.
Ватсон выждал пару ударов сердца.
– Ты их убил, Хью? Быть может, пусть и непреднамеренно, ты что-то сделал? Ошибся, и всё? Потому что ты здесь. А их тут нет. Что произошло, Хью? Почему именно ты был избран, чтобы выжить?
Единственным ответом было низкое горловое рычание.
Кто-то резко постучался и открыл дверь. Луч света из коридора снаружи упал на Хичкока. Он прикрыл глаза ладонью, и рычание превратилось во всхлип. Наверное, прогулка снаружи была не такой уж хорошей идеей.
– Извините, что прерываю, сэр, – сказал солдат, – но полковник Суинтон хочет, чтобы вы присоединились к нему за ужином в Холле, когда вам будет удобно. Он сказал, что переодеваться не нужно.
Ватсон заметил эмблему со скрещенными пулемётами на униформе рядового.
– Конечно. И я бы хотел, чтобы лейтенант Хичкок что-нибудь поел.
– О, он ест, сэр. Просто никого не должно быть рядом. Всё с тарелок съедает, пока меня нет. С аппетитом у него всё в порядке, сэр.
Рядовой проговорил это с подобием ухмылки. Во всяком случае, без симпатии. Как будто Хичкок притворялся, как будто это было представление, которое он мог прекратить по своей воле.
– Скажите полковнику, я скоро буду.
– Сэр.
Ватсон снова повернулся к Хичкоку. Положил ладонь поверх руки больного. Тот не отстранился.
– Не переживай, Хью, – повторил Ватсон. – Что бы ни случилось с тобой и остальными, я тебя оттуда вытащу.
* * *
Ватсон приближался к Элведен-холлу по усыпанной гравием дорожке, размышляя о том, какую непривлекательную мешанину стилей представляет собой это здание. Безусловно, под всеми возведенными за много лет пристройками, куполами и колоннами в итальянском духе прятался мрачный георгианский деревенский дом. Он мог бы выглядеть величественным, пусть и некрасивым. Войдя внутрь, Ватсон изменил своё мнение. Элведен-холл по-прежнему был далёк от идеала красоты, зато в нём появилась необычность.
На явное охотничье прошлое дома указывали две комнатки, размещённые у самого входа, по обе стороны от него. В одной было множество пустых полок для ружей, в другой – скребков для обуви и крючков для плащей и шляп. В обеих были настенные витрины с чучелами фазанов, куропаток, рябчиков и зайцев, а также фотографии подружейных собак. Далее располагался изумительный коридор с громадными колоннами и позолоченным потолком, с которого светили звёзды и полумесяц. Впереди была замысловатая лестница из полированного мрамора, по бокам которой шли арки с фестончатыми краями, опиравшиеся на колонны, украшенные изображением сложного герба и надписями – как он позже выяснил, на гурмукхи, языке сикхов.
Хотя тут и там виднелась европейская мебель, впечатление было такое, будто он вошёл во дворец махараджи в Лахоре.
– Господи боже, – проговорил доктор вполголоса, рассматривая созвездия на потолке.
– Майор Ватсон? – спросил кто-то. – Идите сюда.
Ватсон прошёл по коридору, свернул под арку и оказался в гостиной, которая выглядела ещё более нарочито восточной, чем сам коридор. Каждый дюйм штукатурки украшали резные изображения цветов, деревьев, животных – странная смесь оленей и слонов, зайцев и тигров – и новые непонятные надписи. На изгибе каждой арки была дюжина арок поменьше, словно какое-то громадное существо их обкусало, а колонны были с глубокими каннелюрами, с замысловатыми капителями и постаментами.
Перед мраморным камином, над которым висело позолоченное зеркало, украшенное золотыми и серебряными павлинами, стояли пятеро мужчин с напитками в руках.
– Добро пожаловать в наш скромный хавели
[58], – сказал один из них, протягивая руку. – Полковник Суинтон. Рад встретить собрата-автора.
Эрнест Суинтон с его слегка закрученными кверху усами показался Ватсону более молодой версией Китченера
[59].
– Как и я, – сказал Ватсон. – Мне необычайно понравилась «Оборона брода Даффера».
Суинтон просиял, у него дёрнулись усы. Со стороны Ватсона это было лёгким преувеличением. Роман был ремесленническим с точки зрения прозы, хотя военные детали были точными и историческая обстановка передана хорошо.
– Спасибо. Разумеется, мы все с удовольствием читали ваши пересказы славных дел Холмса.
Пересказ? Он намекал на то, что Ватсон всего лишь журналист? Доктор пропустил это мимо ушей. Собратья-писатели часто странным образом реагировали на чьи-то очевидные успехи. Ватсон не стал бы заявлять, что его труды относятся к образцам великой литературы. Но в них было больше мастерства, чем в простом изложении фактов.
Суинтон представил своих собеседников, которыми были лейтенант Бут, офицер разведки; майор Туэйтс; подполковник по фамилии Соломон и, что всего удивительней, француз, полковник Клод Левасс.
Бут оказался на изумление молодым для офицера разведки, с бегающими, подозрительными глазами и неловким поведением, как будто что-то – или кто-то – выбило его из колеи.
Туэйтс был кавалеристским офицером старой закалки – униформа подсказала Ватсону, что он из Королевской конной гвардии, Синих, сражавшихся при Ватерлоо, – шести с лишним футов, всё ещё поджарый, как гончая, в свои пятьдесят с чем-то, с пышными бакенбардами и усами.
– Как прокатились этим вечером? – спросил его Ватсон.
– Весьма взбодрился, – ответил Туэйтс. – Вы меня видели?
– Нет. Но свежие отметины на вашей щеке могли оставить только ветки.
– Или, возможно, дамские коготки, – предположил Левасс, француз.
Левасс был ниже Туэйтса на целую голову, смуглый, почти мулат, с тонкими усиками, будто прорисованными карандашом, изящными скулами и довольно обаятельной улыбкой. Его английский звучал почти безупречно.
Туэйтс коснулся тонких красных царапин под глазом.
– Ах, если бы. Но Ватсон прав, я проехал через заросли у Крисп-Холлоу с полковником Соломоном. Ему хватило благоразумия пригнуться.