У каждого свой путь в Харад - читать онлайн книгу. Автор: Анна Р. Хан cтр.№ 133

Чем дальше она отходила от бани, тем легче ей становилось.

Проснулась Оденсе на рассвете. Старуха уже хлопотала по хозяйству, время от времени звякали друг о друга неловко поставленные чаны и ведра. На груди у берегини сидела большая пушистая кошка.

Глаза у зверя были светло-голубые, а шерсть вся серая, кроме угольно-черных ушек и хвоста.

Кошка смотрела в глаза берегини. И было в них такое невероятное спокойствие, что уходить от этой кошки совсем не хотелось.

Старуха пекла на углях три лепешки. Сняла их и одну положила под полотенце на стол, вторую заставила Оденсе съесть, а третью завернула ей с собой. Взяв обещание, что девушка съест ее сама и с мерзкими мужиками делиться не будет.

Когда собачья упряжка выехала за ворота, старуха еще долго стояла и смотрела им вслед. Она вспоминала свою внучку, слеза увлажнила морщинку, идущую от глаза. Старушка молилась, чтобы и ее кровиночку кто-то приласкал и накормил в дороге, если придется и ей вот так же, день за днем, брести по снегу.

Она еще не знала, сколько и каких именно приветливых слов скажет по поводу путников два дня спустя, когда зайдет зачем-то в баньку и обнаружит там на лавке рядом с крынкой слабого еще низкорослика, которого сослепу поначалу примет за ребенка.

Впрочем, кошки Ниха не приняли, и когда меньше чем через неделю старушка выставила проводника за ворота, сердце у нее не заныло ни по поводу его почти прозрачной бледности, ни по поводу болтающейся у него на спине изрезанной в лохмотья одежды.

Рыман им было никак не обойти.

К препятствиям, которыми, несомненно, являлись окружающие со всех сторон болота, добавились стоящие на каждом перекрестке рыманские разъезды.

Рыман по старой привычке под шумок старался разжиться шальной деньгой. То здесь, то там на разъездах дружинники вводили собственные новые налоги. Насильственно средства у проезжающих никто не отбирал. Те, кого не устраивала плата, плевали и разворачивали обозы восвояси, под веселое улюлюканье дружинников. Хитрые переправлялись на сторону Потлова и искали проводников. Умные старались договориться. Хальмгардские деньги Листопада вызвали массу вопросов на первом же переезде. Путников пропустили, весело похлопывая по плечу, не спрашивая документов, и вежливо препроводили под арест в одну из занятых дружиной хат.

Все было сделано так спокойно, что даже собаки ничего не заподозрили.

Хотя, возможно, дело было в том, что от дружинников не исходило никакой угрозы. Монаха с Оденсе задержали не из-за того, что почувствовали в них врагов или преступников, а скорее из любопытства.

Странные деньги, странные собаки, сами тоже какие-то странные. Мало ли…

Этого вполне достаточно, чтобы разбудить любопытство. А главное, проснулась мысль: а вдруг эти пленники заинтересуют командира или, бери выше, – сотника, и за них можно будет получить награду? Или хотя бы выкуп, если они никого, кроме своей родни, наверняка такой же странной, интересовать не будут.

Наверное, счастье в тот день смотрело на кого-то другого, потому что в самый последний момент им тотально не повезло.

Прибывший в сумерках командир разъезда перекусил на ходу соленым огурцом. Он был устал, зол, и, судя по всему, больше самих пленников желал скорейшего окончания допроса.

Его устроили объяснения, почему и как они попали в Рыман. Собственно, люди без документов просачивались со стороны Потлова, и это, учитывая безалаберное отношение потловчан к бумагам, никого не удивляло.

Командир даже собрался выписать путникам пропуск для прохождения всех стоящих на пути их следования разъездов, кроме тех, что вели непосредственно в Рыман-град.

Куда и зачем они следовали, дружиннику было все равно, лишь бы в сам Рыман соваться не пробовали.

И тут ему на глаза попалась перебинтованная тряпицей рука Листопада. Он потребовал ее развернуть. То, что предстало перед глазами, заставило его изменить собственное решение на прямо противоположное.

Командир разъезда видел такие ранения и знал, как ведут себя люди, получившие их. А этот парень ходил, дышал, не корчился от боли, и процесс заживления тканей шел такими темпами, будто клетки организма кто-то подгонял.

Его обычно валяющий дурака разъезд на этот раз задержал на самом деле кого-то очень загадочного.

Командир посадил пленников под замок в выложенный камнем погреб старосты деревни. Запретил охранявшим дружинникам общаться с ними, а сам ускакал в Рыман.

Ему нужны были указания. А то мало ли…

Вечером следующего дня Листопада и Оденсе уже переправляли в Рыман. В кандалах.

– Как ты думаешь, тюрьмы в Рымане такие же, как в Хальмгарде?

Листопад сидел напротив нее и изучал замки на кандалах.

– Надеюсь, что нет.

– Почему? Те, кто из тюрем на других островах, много страшного рассказывали, пока мы с Ильсе на корабле плыли. А в нашей тюрьме нас даже не били.

– Не били – это, конечно, хорошо… Но если здесь тюрьмы, как в Озерном крае, тогда мы оттуда убежать не сможем.

– А надо будет бежать?

Листопад с удивлением воззрился на берегиню:

– А ты решила провести остаток жизни в рыманских застенках?

Оденсе смутилась:

– Нет… Я думала, они разберутся… Мы им никак не мешаем – нам вообще в Харад надо, а не в Рыман.

– Серьезно? – спросил Листопад. И стал на какой-то момент похож на допрашивающего их недавно командира. – Тогда, может, ты каким-то образом можешь доказать, что ты не потловская шпионка?

– Я не…

– Что? А может, ты еще и не сбежавшая берегиня, которую можно выдать ордену Скрывающего Лица за какие-нибудь блага?

Оденсе молчала. Шубу у нее милостиво не отобрали, и ей было тепло. Даже закованные теперь в металлические браслеты ноги не мерзли, потому что девушка сидела, закутавшись в мех, как в одеяло.

– А кто это сможет узнать, если я сама себя как-нибудь не выдам?

– Ты представляешь, сколько монахов сейчас вьется вокруг пограничных полей? И думаешь, до Рымана ни один не добрался?

Чем дольше Оденсе слушала Листопада, тем несчастнее становился ее вид.

– И потом, – монах наконец оторвался от созерцания металлических заклепок, – как только кто-нибудь начнет умирать в пределах видимости, ты тут же себя выдашь с головой – никакие монахи не нужны и близко. У тебя из глаз льется целительство, а на лбу проступает надпись «берегиня». И не твоей одной руной, и не вязью тоненькой эльфийской, а большущими топорными буквами.

Он вздохнул:

– Одно радует – не казнят. О… надо же, какие у тебя глаза большие, такого поворота событий ты тоже не рассматривала?

Оденсе шмыгнула носом. Глаза у нее действительно были округлившимися от ужаса.