Рейс снова кивнул.
— В Южную Африку.
— На этом обеде умерла моя жена.
Рейсу стало не по себе.
— Знаю. Читал. Не стал говорить об этом и выражать вам
сочувствие, поскольку не хотел ворошить прошлое. Но я скорблю, старина, вы это знаете.
— Да, да. Однако дело не в этом. Полагают, моя жена
совершила самоубийство.
Одно слово привлекло внимание Рейса. Брови его взметнулись.
— Полагают?
— Прочтите.
Бартон сунул ему два письма. Брови Рейса еще более
изогнулись.
— Анонимные письма?
— Да. И я им верю.
Рейс в раздумье покачал головой.
— А это уже опасно. Вы удивитесь, узнав, какое множество
лживых писем вызывает всякое событие, получившее огласку в печати.
— Я это знаю. Но они написаны не сразу же — они написаны
спустя шесть месяцев.
Рейс кивнул.
— Это другое дело. Кто, вы думаете, их написал?
— Не знаю. Не представляю. Дело в том, что я им верю. Моя
жена была убита.
Рейс положил трубку. Слегка выпрямился.
— С чего это вы взяли? Раньше что-нибудь подозревали? А
полиция?
— Когда все это случилось, я был ошеломлен — просто
обескуражен. Выводы следствия сомнений не вызывали. Моя жена перенесла
инфлюэнцу, была истощена. Никаких подозрений не возникало: самоубийство, и все.
Понимаете, у нее в сумочке нашли яд.
— Какой яд?
— Цианид.
— Понимаю. Она отравила им шампанское.
— Да. В то время это казалось вполне правдоподобным.
— Она когда-нибудь угрожала самоубийством?
— Никогда. Розмари любила жизнь.
Рейс кивнул. Он лишь однажды видел жену Джорджа. Она
показалась ему милой дурочкой, но, вне всякого сомнения, совсем не
расположенной к меланхолии.
— Каково медицинское заключение о состоянии рассудка и все
такое прочее?
— Доктор Розмари — пожилой человек, он лечил их семью, когда
они еще были детьми. Так он в это время путешествовал по морю. Его молодой
партнер посещал Розмари во время болезни. Я запомнил все, что он сказал: по его
мнению, подобная разновидность инфлюэнцы может дать очень серьезные нервные
осложнения. Джордж помолчал, а затем продолжил:
— Пока я не получил эти письма, я не разговаривал с
постоянным врачом Розмари. Разумеется, о письмах я ничего не сказал — просто
обсудили случившееся. Он сказал мне, что происшедшее очень его удивило. Он бы
никогда этому не поверил. Розмари не имела ни малейшей склонности к
самоубийству. Случившееся, по его мнению, свидетельствует о том, что поведение
пациента предсказать невозможно.
Джордж опять замолчал, потом снова заговорил.
— После разговора с ним я понял, насколько сомнительно
предположение о самоубийстве. Кроме того, я хорошо знал мою собственную жену.
Она была очень неуравновешенной. Могла рассердиться из-за пустяка, могла
совершить опрометчивый и необдуманный поступок, но у меня не было никаких
оснований предполагать, что ей взбредет мысль «разом покончить со всем».
Рейс смущенно пробормотал:
— Может быть, у нее были какие-то иные причины для
самоубийства, не зависящие от нервного истощения? Не была ли она чем-то
расстроена?
— Я… нет… она, возможно, была немного нервной. Стараясь не
глядеть на своего друга, Рейс сказал:
— Не любила ли она позировать? Вы знаете, я лишь однажды
видел ее. Но есть люди, которые… хм… могут выкинуть такое коленце… обычно, если
они с кем-нибудь поссорятся. Действуют по-ребяческому принципу: «вот я тебе
покажу».
— Розмари со мной не ссорилась.
— Нет. Должен сказать, факт употребления цианида, как
правило, исключает подобное предположение. Не такое это средство, с которым
можно безопасно по-обезьянничать — и всем это известно.
— Разумеется. Кстати, если бы Розмари решилась что-то с
собой поделать, отважилась бы она на такое? Болезненно и… и отвратительно.
Более подошла бы солидная доза снотворного.
— Согласен. Известно, где она купила или достала цианид?
— Нет, но она была с друзьями за городом, и там они травили
осиные гнезда. Возможно, тогда она и взяла щепотку цианистого калия?
— Да… его нетрудно достать. У всех садовников он имеется в
избытке.
Рейс сказал после непродолжительного молчания:
— Давайте подведем итог. Отсутствуют доказательства,
подтверждающие самоубийство или какие бы то ни было приготовления к нему. Эта
возможность, по-видимому, полностью исключается. Но в равной мере нет
доказательств, указывающих на убийство, иначе полиция их непременно бы
нащупала. У них, знаете, нюх на такие дела.
— Просто мысль об убийстве казалась совершенно не
правдоподобной.
— Но не показалась таковой вам спустя шесть месяцев?
Джордж медленно произнес:
— Наверное, я чувствовал все время некоторую
неудовлетворенность. И душу одолевали сомнения, поэтому, когда новая версия
предстала передо мной, написанная черным по белому, я воспринял ее без
колебаний.
— Да, — кивнул Рейс. — Ну что ж, попробуем разобраться. Кого
вы подозреваете?
Джордж подался вперед — лицо свела судорога.
— Все это так чудовищно. Если Розмари была убита, значит,
один из сидящих за столом людей, один из наших друзей, является ее убийцей.
Никто больше не приближался к столу.
— А официанты? Кто разливал вино?
— Чарлз, главный официант «Люксембурга». Вы ведь знаете
Чарлза.
Рейс не отрицал сказанного. Чарлза знали все. Мысль, будто
бы Чарлз мог сознательно отравить клиента, казалась совершенно нелепой.
— А обслуживал нас Джузеппе. Мы хорошо знаем Джузеппе… Я знаю
его много лет. Он всегда меня обслуживает. Очаровательный маленький весельчак.
— Итак, мы прибыли на банкет. Кто там присутствовал?
— Стефан Фаррадей, член парламента. Его жена леди Александра
Фаррадей. Мой секретарь Руфь Лессинг. Один парень по имени Антони Браун. Ирис —
сестра Розмари и я. Всего семь человек. С вами должно было быть восемь. Когда
вы отказались, мы в последнюю минуту не смогли подыскать подходящего человека.