Сэм обнял Федерику и поцеловал ее в щеку со словами:
— Это будет твой год, Феде, вот увидишь.
Ей оставалось только надеяться, что он окажется прав.
Торквилл слал пространные письма, не теряя Надежды возвратить ее назад. Он писал о своей глубокой любви к ней и сожалел, что вообще был знаком с Лючией. «Ты — это все, что у меня было, и я только хотел защитить тебя. Моя вина лишь в том, что я слишком о тебе заботился». Вначале Федерика читала все письма, но по мере того как они становились все более частыми и жалостными, она просто уничтожала их, не распечатывая. Однако одна строка врезалась ей в память: «Моя вина лишь в том, что я слишком о тебе заботился». Сказанная предателем Торквиллом, она звучала как пустая фраза, однако применительно к Артуру она приобретала совсем иное звучание.
Федерика ужасно сожалела о своем отношении к Артуру, забывая о крушении собственного замужества. Она прекрасно знала, насколько тяжело жить с ее матерью и при этом проявлять о ней беззаветную заботу. Наслушавшись полных раскаяния монологов Элен, она решила, что наступило время действовать.
Увидев Федерику у своей двери, Артур ощутил приступ разочарования. Он ведь надеялся, что это окажется Элен.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Я пришла, чтобы извиниться, Артур, — ответила она. Он с раскрытым ртом застыл в дверном проеме. — Я могу войти? — спросила она.
— Конечно, конечно, — запинаясь от неожиданности, произнес он, отступая, чтобы дать ей возможность пройти. Она прошла в кухню и сняла пальто. — Пожалуйста, присаживайся и позволь я тебе помогу, — сказал он, вешая пальто на спинку одного из стульев. — Чай?
— Да, пожалуй, на улице холодно, — согласилась она, потирая покрасневшие руки.
— Как ты добралась сюда?
— На такси.
— Твоя мать знает, что ты здесь?
— Нет.
— Хорошо.
Он приготовил ей чашку чая и присел напротив. Федерика добавила молока и смотрела, как оно растворяется в кипятке.
— Я ушла от Торквилла, — сообщила она без предисловий.
— Хорошо, — одобрил Артур.
— Мне следовало прислушаться к вашему мнению.
— Нет, вовсе нет, — поспешно возразил он, обезоруженный внезапной переменой в ее отношении к нему. — Это не мое дело.
— Нет, ваше, — настаивала она. — Вы — мой отчим.
— Был, — с горечью заметил он.
Она посмотрела в его страдальческие глаза и осознала, что никогда толком не пыталась понять его.
— Вы им и сейчас остаетесь, — мягко сказала она. — Мама очень без вас тоскует.
Его лицо озарилось надеждой.
— Неужели?
— Она думает, что потеряла вас. — Федерика увидела, как в его маленьких умных глазках блеснула слеза.
— Не знаю, — произнес он, покачивая головой и поджимая губы. — Просто не знаю, что сказать.
— Я здесь вовсе не для того, чтобы вести переговоры о мире. Я пришла, чтобы извиниться за свое обращение с вами. Вы были очень добры к маме, но уж я-то знаю, каким ночным кошмаром она может быть, — усмехнулась она. — Но вы благородно терпели все ее выходки. — Она пристально посмотрела на него. — Вы должны дать ей возможность вернуться, поскольку никто другой не сможет с этим справиться.
— У нее тяжелый характер, но с ней не соскучишься.
— Чем она вас привлекла в самом начале? — из любопытства спросила Федерика, но, вовсе не желая того, открыла своими словами дверь в счастливые воспоминания, которые он до этого момента преднамеренно подавлял в себе.
Он откинулся в кресле и улыбнулся.
— Скажу так: с ней было трудно. Ей пришлось пережить тяжелые времена, но под слоем льда она осталась маленькой девочкой, которая отчаянно хотела быть любимой…
Федерика пила чай и слушала рассказ Артура об их встрече и браке, о том, что было хорошего и плохого до тех пор, пока он сам не осознал, что должен бороться за то, что имел.
Было уже поздно, когда Артур отвез Федерику домой. Он высадил ее возле дома дяди и в нерешительности застыл за рулем, колеблясь между желанием поехать к Элен и альтернативой возвращения в пустой дом. Его все еще согревало душевное тепло их разговора с Федерикой и нахлынувших нежных воспоминаний. Тем не менее он понимал, что восстановление их отношений может произойти только по инициативе Элен, иначе баланс сил будет нарушен в ее пользу и он снова потеряет жену, тогда уже, возможно, навсегда. Более того, она должна извлечь урок из своих ошибок и проявить желание и волю для того, чтобы изменить себя. Ему оставалось только надеяться, что она не откажется от него.
Сэм сопровождал Федерику на побережье, где он собирал ветки и устраивал костры, как они делали это в добрые старые времена. Он обеспечивал ее книгами для чтения и потом обсуждал их с ней по вечерам под веселое потрескивание дров в камине в кабинете Нуньо, прежде чем отвезти ее домой в отцовской машине. Теперь он уже мог сидеть в одной рубашке не только в кабинете, но даже на продуваемых ветрами скалах, поскольку ощущал невероятное тепло в своей груди, независимо от того, где находился — в помещении или на улице. Пока он был рядом с Федерикой, ему больше ничего не было нужно в этой жизни, кроме возможности делить с ней воздух, которым он дышал, и осознавать то, что она рядом. Мало-помалу он привык к ее присутствию так же, как к старому кожаному креслу Нуньо. Она всегда с нетерпением ожидала очередных прогулок и экскурсий, обедов с его родителями и дискуссий на темы литературы и истории. Пролетали недели, и мысли Федерики все реже обращались к Торквиллу, не считая нескольких ночных кошмаров, которые, когда она просыпалась, напоминали ей о том, почему она ушла от него.
Но о записках отца она забыть не могла и знала, что не успокоится, пока не найдет его.
Странный телефонный звонок подтолкнул ее к решению лететь в Чили. Она уже собиралась выходить из дома, когда вдруг зазвонил телефон. Отвечать не хотелось, — это мог быть Торквилл, но потом Федерика уверила себя, что это вряд ли возможно, поскольку уже несколько недель он не давал о себе знать. Однако когда она все же сняла трубку, ее рука дрожала.
— Алло, — тихо произнесла она.
— Алло, — отозвался молодой женский голос. — Я говорю с Федерикой Дженсен?
— Да, вы говорите с Федерикой Кампионе, Дженсен — моя бывшая фамилия, — твердо заявила она. — С кем я беседую?
— Мое имя Клер Шоутон. Я — подруга Хэла.
— О, привет, — дружелюбно отреагировала Федерика. — Чем могу быть полезна?
— Ну, дело в том, что вопрос очень деликатный, — начала та. — Я не хотела говорить с вашей мамой, поскольку знаю, как Хэл к ней относится.
— Хорошо, — согласилась Федерика, гадая, как именно Хэл сейчас относится к матери.
— И я не хотела бы иметь дело и с вашим отчимом, поскольку Хэл считает его человеком несколько странным.