Выслушав всю эту историю, Обломофф некоторое время молчал, а потом сказал Доктору Обрезание:
– Спору нет, история занятна, но скажите, а какое отношение она имеет к обрезанию?
– А никакого, – ответил ему Андроник Новосельцев, – я рассказал ее вам единственно потому, что тоже болею вместе с вами, – а я всегда сопереживаю тем пациентам, которым делал операцию обрезания, и принимаю на себя часть их болезни. Поэтому уж не обессудьте за этот нехитрый рассказ, и не судите строго старого обрезалу, который искренне сочувствует вам и пытается помочь, чем только может. Оба мы сейчас не вполне нормальные люди, оба мучаемся болями в области прооперированного фаллоса – вы реальными, а я фантомными, – и потому вправе нести всякую несусветную чушь, вроде той, что я вам сейчас рассказал.
– Как, – спросил у него удивленный Обломофф, – вы мучаетесь фантомными болями в той же области вашего причинного места, которое вовсе не было прооперировано?
– Ах, дорогой, – воскликнул в ответ на это Андроник, – я всю жизнь мучаюсь фантомными болями! Каждое новое обрезание прибавляет мне новую фантомную боль, а поскольку таких обрезаний в моей жизни было не счесть, я всю жизнь хожу с травмированным и пронизанным болями фаллосом, отчего постоянно имею кучу проблем, в том числе и с представительницами противоположного пола!
– Сочувствую вам, – искренне ответил ему Обломофф.
– Пустое! – отмахнулся рукой Доктор Обрезание. – В конце концов, я сам выбрал себе эту профессию, никто силой не тянул меня в нее, и страдать теперь должен лишь я один. Что толку об этом здесь говорить? Не расскажите ли и вы в ответ на мою историю какую-нибудь свою, такую же безумную и занятную?
– Охотно, – сразу же отозвался Обломофф, – вот вам не менее занятная и безумная история, которые, между прочим, я тоже коллекционирую, и начинается она так.
Шапка
В самом начале нового, третьего тысячелетия нашей эры в городе Ярославле жил молодой человек, который учился в университете, и на досуге баловался тем, что сочинял стихи. Стихи у него, между нами, были не ахти какие хорошие, но и не совсем плохие, то есть самые обыкновенные средние стихи, которые кто только не пишет в наше время, да и в прежние времена кто только не писал! Сам же молодой человек, которого, между прочим, звали Андреем, тоже был во всех отношениях самым обычным молодым человеком, и не привлек бы наше внимание, если бы однажды, в самом начале зимы, а возможно, в самом конце осени, когда уже выпал первый снег, неожиданно не обнаружил, что у него нет шапки. Собственно говоря, шапка у него была, и не одна, а целых две, но такие затасканные и занюханные, что на них просто жалко было смотреть. А если говорить честно, то смотреть на них было стыдно и самому Андрею, и всем его друзьям и знакомым, которые в один голос утверждали, что у поэта в России должна быть приличная шапка. Ибо поэт в России больше, чем поэт, даже если стихи у него и не особенно выдающиеся, а вполне средние, что тоже, между прочим, очень неплохо. Знакомые девушки Андрея, которые обучались вместе с ним в университете, тоже высказывали мнение, что ему пора сменить свои старые шапки, которых, как известно, было две, на одну новую, но приличную, и тогда, возможно, они сходят с ним на дискотеку, и даже, в виде особого исключения, позволят почитать себе что-нибудь из стихов. Последнее особо воодушевило и даже вдохновило Андрея, и он решился купить себе новую шапку.
Собственно говоря, проблем с тем, чтобы купить новую шапку, в Ярославле не было никаких, ибо многочисленные рынка этого города предлагали всем желающим тысячи разных шапок какого угодно фасона и цвета, и меховых, и кожаных, и еще Бог знает каких, сшитых и вручную, и заводским способом, и привезенных из-за границы за тысячи километров, в том числе даже из Китая, где толк в шапках тоже знают, так как в некоторых местах там бывают морозы не хуже, чем даже в Сибири. Не было проблем и с деньгами на покупку шапки, поскольку родители Андрея, жившие в деревне, недавно прислали ему деньги, да и сам он немного подработал, разгружая контейнеры на одном из ярославских вокзалов, что вовсе не зазорно ни для старого бомжа, ни для молодого поэта. Одним словом, проблем с покупкою шапки не было никаких, поскольку главное заключалось в решимости самого Андрея оторваться наконец-то от сочинения стихов и съездить на один из ярославских рынков, которых, повторяем, в городе было великое множество.
И вот в один прекрасный, погожий и морозный день, не то осенний, не то уже зимний, когда вокруг все было бело от первого, недавно выпавшего снега, Андрей покинул свое жилище (он жил в общежитии вместе с еще тремя студентами) и отправился на поиски заветной шапки. Первый же рынок, на котором он очутился, оглушил молодого поэта криками торговцев и покупателей, торгующихся из-за всякой дряни, вроде дешевых сумочек и кроссовок, а также вовсе не дряни, вроде дорогих курток, пальто, дамских сапог и дорогих норковых и иных манто. Главного же – шапок разных фасонов – здесь было столько, что у покупателей просто рябило от них в глазах! Продавцы Ярославля славно поработали, закупая по всему миру свой товар, и на все сто подготовились к новому зимнему сезону. Шапок, повторяем, здесь было тысячи, тысячи и тысячи, способных налезть на голову и дряхлому академику, и молодому поэту, и согреть в самые страшные, крещенские морозы, но, увы, они вовсе не нравились Андрею! Непонятно, в чем тут было дело – то ли в его утонченном вкусе поэта, то ли в излишней придирчивости и манерности, то ли в чем-то другом, но ни одна из шапок, предлагаемых расторопными и разбитными продавцами, не подходила Андрею. Он их всех отвергал, и искал свою, единственную, хотя, спроси у него кто-нибудь прямо, что такое своя, к тому же единственная шапка, он затруднился бы ответить на это! Он относился к выбору шапки так, как относятся к выбору невесты, и сам удивлялся своей привередливости. «Возможно, – говорил он себе, – я слишком строг в подборе рифмы к своим стихам, и это незримым образом отражается на моих поисках шапки. Однако я не могу покупать первую попавшуюся дрянь, и должен пересмотреть как можно больше шапок разных цветов и фасонов, и одеть на голову то, что предназначено только мне, и больше никому в мире! Пусть это будет даже китайская шапка, или вообще Бог знает какая, хоть привезенная с острова Мадагаскар, но она должна отвечать моему внутреннему эстетическому чутью, и никакую другую шапку я принципиально на голову не одену!» Он обошел взад и вперед весь немалый по размерам рынок, на котором в данный момент находился, и примерил, кажется, все шапки, что были на нем в наличности, но так и не смог остановиться ни на одной из них. Продавцы, к некоторым из которых он подходил уже по нескольку раз, прося показать весь товар, имеющийся у них в наличности, уже смотрели на него с подозрением, а некоторые из них так просто наотрез отказывались что-либо ему показывать, втайне крутя у себя пальцем около лба. Наивные, они не знали, что именно так и должны выбирать шапки поэты, которым внутреннее чутье не позволяет купить первый попавшийся залежалый товар! Впрочем, что взять с них, простых базарных торговцев!
Очутившись на другом рынке, Андрей стал вести себя точно так же, то есть обходить ряд за рядом, и примерять все шапки подряд, причем ни одна из них его не устраивала, и торговцы, к которым он подходил уже по нескольку раз, начинали нервничать и не позволяли ему повторно примерять одну и ту же шапку, нюхом чуя безумного покупателя, который время от времени появляется на рынке и сводит на нет всю торговлю. Черт его знает, отчего так происходит, но только все базарные люди отлично знают, что стоит такому безумцу появиться в торговых рядах, как сразу же вокруг начинаются неприятности, вещи куда-то сами собой пропадают, с клиентами, особенно богатыми дамочками, случаются истерики, особенно когда им под видом норкового манто предлагают крашеную кошку, а милиция вдруг ни с того, ни с сего начинает придираться к таким пустякам, на которые вчера вообще не обращала внимания, хотя ей заранее, разумеется, за все заплатили. Безумный покупатель, появившийся на рынке – это хуже даже, чем пожар и связанная с ним всеобщая паника, во время которой толпы людей куда-то бегут, и, бывало, затаптывают в грязь не только потом и кровью приобретенный товар, но и самих несчастных торговцев. А безумие Андрея уже для всех на рынке было очевидно, и торговцы постепенно стали закрывать свои витрины и снимать с прилавков товар, вывешивая объявления, что закрываются на неопределенное время. Андрей, который с удивлением смотрел на такую бурную реакцию в ответ на его вежливую просьбу примерить очередную шапку, не понимал, в чем дело, и считал, что торговцы просто возгордились горами своих неизвестно где приобретенных вещей, и ведут себя чересчур нагло. «Надо бы проучить этих зазнавшиеся торгашей, – думал он про себя, – а то понаворочали, понимаешь ли, на прилавках горы разных шапок и шуб, а где они их взяли, и за какие деньги привезли в Ярославль – это, конечно, покрыто страшной тайной!» Тотчас же мысль о такой тайне, которую он должен непременно разгадать, вспыхнула в его воспаленном мозгу, который, заметим, с утра еще был совершенно нормальным, и он начал бесцеремонно рыться в развешенных и разложенных на витринах и прилавках вещах, и те, что ему не нравились, бесцеремонно сбрасывать вниз. Тут уж с ним перестали вообще церемониться, и, пару раз надавав по шее и по уху, вытолкнули за ворота рынка. Андрей в ответ только лишь пригрозил им кулаком, и, прокричав какое-то проклятие, побежал по улицам Ярославля в поисках уже не своей единственной, только лишь ему предназначенной шапки, а некоей тайны, от раскрытия которой зависела теперь вся его жизнь. Весть о сумасшедшем покупателе вмиг распространилась по всем рынкам города, и торговля в нем моментально замерла, ибо торговцы вообще народ крайне суеверный, и предпочитают либо закрыть на время свой маленький магазинчик, либо вообще дать милиции или пожарникам баснословную взятку, чем связываться с полоумным покупателем, который может испортить торговлю на целый месяц, а бывает, что даже на год вперед! По городу поползли слухи, один страшнее и ужаснее другого. Передавали из уст в уста и из одного мобильного телефона в другой о некоих бандах грабителей, обчистивших до нитки уже нескольких ярославских торговцев и мечтающих обокрасть все рынки в городе. Тут уж торговля действительно закрылась не только на вещевых рынках, но даже и на продуктовых, так что народу негде стало покупать себе еду, и в городе началась настоящая паника. Никто ничего не знал, говорили то об отряде неведомых террористов, внезапно проникших в город, то о неведомой газовой атаке, устроенной неким настырным школьником, откопавшим в ярославских лесах хранившийся там еще со времен войны запас немецкого смертельного газа «Циклон Б.». Утверждали также, что город скоро провалится под землю, и великая русская река Волга сама собой устроит на его месте огромное водохранилище, В драматическом театре имени Волкова сразу же начались репетиции наспех, буквально за несколько часов написанной пьесы «Шапка» (неизвестно, откуда драматург узнал про заветную Андрееву шапку, но в пьесе подробно описывались и сами мытарства ярославского поэта по городским рынкам, и его заветная тайна, которую он в конце пьесы находит), – в драмтеатре, где начались репетиции пьесы «Шапка», были уже к вечеру раскуплены все билеты на предстоящую через неделю премьеру, и в вечерних городских газетах заранее появились несколько восторженных на нее рецензий. Разумеется, что весь личный состав ярославской милиции был поднят по команде и начал круглосуточное патрулирование города, причем сами милиционеры толком не знали, от кого они должны защищать мирных граждан. В школах отменили занятия, на радость несмышленой детворе и на горе нескольким десяткам отличников, которые готовились окончить год с золотой медалью, а в окрестных лесах привели в полную готовность стоявшие там военные части, и даже вывели на стартовую позицию полк тщательно укрываемых и охраняемых стратегических ракет «Кипарис Д.» Паника, короче говоря, и в городе, и в его окрестностях, а также в умах горожан была полнейшая, и вызвал ее всего-навсего один полоумный поэт, который неожиданно свихнулся на поисках обычной и во всех отношениях банальной зимней шапки!