– Как я рад, что вы наконец-то поняли это, – сказал, радостно улыбаясь, Доктор Обрезание. – Приятно иметь дело с вдумчивым человеком, близким тебе по духу и образу мыслей!
– И не только по образу мыслей, но и по вере!
– Что вы хотите этим сказать? Ведь вы пока что православный, а я иудей, вы еще не обрезаны, и не приобщились к вере Иосифа и Моисея!
– Я уже отлучен от православия, – горько возразил ему Айзек, – но в душе еще не порвал с этим учением, да и никогда, очевидно, не смогу с ним порвать, как бы это ни мне, ни кому-нибудь, ни хотелось! Но, знаете, нет двух более близких религий, чем иудаизм и православное течение в христианстве! Я много размышлял над этим вопросом, и сейчас, слушая ваш панегирик божественному обряду отрезания, жрецом которого вы состоите вот уже тридцать лет, пришел неожиданно к выводу, что православие, собственно, все проникнуто неявной, а подчас и чересчур явно идеей обрезания. В это трудно поверить, но иначе и быть не могло, ибо корни христианства, а, следовательно, и православия, лежат глубоко в иудейской почве, лежат в Палестине, в иудаизме, из которого, внешне как будто преодолев его, вышло христианство и православие. Но нельзя полностью избавиться от своих корней, это просто физически невозможно! Дерево, лишенное корней, сразу же лишается и самой жизни. Взгляните на луковицы православных церквей: что это, как не позолоченные фаллосы, обрезанные золотые души православных людей, взывающие к небу, ко Христу, и желающие слиться с ним в едином и последнем божественном акте? Что это, как не мольба православного человека к Небу и к Богу, желание низвести Небо на землю, и обычным земным делам и утехам придать небесную глубину и божественность?
– Вы считаете, что православные люди тоже в душе обрезаны?
– Все до единого! Но только неявно, не в лоб, а, как модно сейчас говорить, виртуально. Тоска православного человека по Небу, его желание прикоснуться своими земным изнывающим фаллосом к небесам и суровое ответное молчание Христа породило внутри православной души непрерывный вопль, непрерывный стон, непрерывный зов, который, разумеется, прекрасно слышен на небе, открывающим время от времени свое суровое и молчащее лоно давно уже обрезанной душе русского человека. Обрезание реального, физического фаллоса для русского православного человека – всего лишь формальность, его можно делать, а можно не делать, ибо душа его обрезана уже от рождения! Непрерывный вечный зов к Небесам, воспринимаемым православным человеком как некое мистическое и бесконечно благое лоно, обнажает обрезанную душу православного человека, и тем самым роднит его с иудеем, делая их обоих чуть ли не единокровными братьями, и даже сиамскими близнецами!
– Вы рассуждаете, как настоящий писатель! – Воскликнул в изумлении Доктор Обрезание, восторженно, и даже с испугом уставившись на Обломоффа.
– Скорее, как религиозный философ, – ответил ему Айзек, – ибо долгое занятие литературой в России, глубоко, и даже безнадежно, если пользоваться этим медицинским термином, религиозной стране, поневоле делает любого ищущего писателя религиозным философом. Как видите, я тоже пришел к идее необходимости обрезания, но только со своей, писательской стороны!
– О Боже! – Воскликнул Доктор Обрезание, – Как же мы с вами близки! Хочу открыть вам страшную тайну, о которой еще никому в жизни, по крайней мере последние тридцать лет, не рассказывал: я ведь тоже, батенька, выходец из России!
– Из России? Не может быть!
– Да, представьте себе, из России, мое настоящее имя Андроник Соломонович Новосельцев, я одесский еврей, и некогда бежал из вашей прекрасной страны, забравшись тайком в трюм корабля, и чудом очутившись после множества приключений в Израиле!
– Бежали из России, которая давно уже обрезана, совершенно не подозревая об этом?
– Да, бежал из России, от ее обрезанных фаллосов-луковок храмов, золотым блеском взывающих к Небу с мольбой о вечном соитии, совершенно не подозревая об этом. Зная заранее о том, что вы сейчас мне рассказали, то есть о виртуальном обрезании всех русских православный людей, я бы никогда не сделал этого!
– Никогда не знаешь заранее, где найдешь, а где потеряешь, – тонко улыбнулся ему в ответ измученный и одновременно окрыленный этим необычным разговором Обломофф. – Но попробуйте рассказать какому-нибудь еврею, репатрианту из России, что он уже давно обрезан, и ему незачем отсюда уезжать, – вас ведь за это на смех поднимут, а то и, чего доброго, захотят убить!
– А попробуйте, – подхватил его мысль Андроник Новосельцев, – рассказать какому-нибудь глубоко верующему православному россиянину, что он, оказывается, обрезанный иудей, и давно уже слился с Иеговой в вечном соитии, – вас убьют еще раньше, и даже будут считать, что они совершили благое дело!
– И это при том, – продолжил разговор Обломофф, – что русский коммунизм – это, по существу, реинкарнация иудаизма и православия, двух сиамских близнецов-религий, которые в едином порыве, устремив в Небо свои обрезанные и изнывающие от любви к Богу фаллосы, задумали низвести Небо на землю! Естественно, что Небо такой дерзости им не простило – земные фаллосы должны вонзаться в земные лона, и Царство Божие, о котором испокон веков мечтали евреи и русские, вовсе не от мира сего!
– Да, вы правы, что позволено Юпитеру, не позволено быку!
– Я бы еще так перефразировал эту мысль, – тотчас ответил ему Айзек: – любовь земная и любовь небесная – это совершенно две разные вещи! Для того тебе и дана земная женщина с ее готовым принять твой явно или неявно обрезанный фаллос, лоном, чтобы ты вечно помнил о дистанции, отделяющей тебя от Неба!
– И все же мечта вонзить свой фаллос в небеса – это мечта всех безумцев, первооткрывателей и титанов, от которой они отказаться не в силах!
– Да, и именно поэтому такая мечта время от времени вознаграждается то огнем, подаренным людям богами, то открытием Америки, то великими шедеврами в искусстве или в науке!
– Выходит, что обрезание присутствует буквально везде, во всех сферах человеческой деятельности, и сопровождает человека буквально с первых шагов его на земле! – Воскликнул в экстазе Андроник Новосельцев. – Ах, как хорошо мы сидим с вами, коллега, и о каких приятных вещах говорим. Скажите, а не откупорить ли нам бутылку шампанского, и не выпить ли на брудершафт во славу великого обряда обрезания, столь дорогого сердцу как еврейского, так и русского человека?
– Охотно это сделаю, – ответил ему Обломофф, и тут же на правах хозяина позвонил по телефону и заказал бутылку лучшего шампанского, какое только могло оказаться в отеле.
Пока не пришел стюард и не принес шампанское, они недолго молчали, погруженные каждый в свои мысли. Неизвестно, о чем думал Доктор Обрезание, он же Андроник Соломонович Новосельцев, но нам доподлинно известно, что Айзек думал о том, что переход его из православия в иудаизм ровным счетом ничего не решает, что он давно уже, от самого своего рождения, обрезан на небесах, что давно уже и русский, и еврей одновременно, и что лишение его в ближайшее время кусочка крайней плоти – всего лишь дешевый спектакль, не нужный никому, кроме, разве что, этого сидящего напротив него человека. Однако отступать назад было уже и поздно, и явно неумно. Сказавши «а», надо сказать и «б»; если стакан воды налит, его надо выпить, и с этим, пожалуй, уже ничего поделать нельзя! Кажется, это называется судьба, устало подумал он, и выпил на брудершафт со своим гостем.