Слабая, сильная, твоя… - читать онлайн книгу. Автор: Яна Розова cтр.№ 44

Слушать такое было смешно, но от упоминания имени моего мужа я судорожно вздохнула. У мамы был совсем ошарашенный вид: где это такое видано, чтобы деньги давали по любви. Хорошо, что она не знала всей правды — как Мир подкладывал меня под банкира и как этот гигант оказался обычным извращенцем.

Дюваль схватил мою руку и прижался к ней губами. Он тронул меня, мою онемевшую душу. Я даже подумала, что как женщина совсем не интересна для него теперь, разбитая и больная. Вряд ли я похожа на Госпожу или, на худой конец, женщину вамп. Хлыст в руках точно не удержу. И тем не менее он здесь.

— Элен, милая, я так сочувствую вам! Хотел приехать раньше, но этот, Мортон, не пускал. Давайте я перевезу вас в свою клинику. Поверьте, там намного комфортнее, и вас быстро поставят на ноги. А после я отвезу вас в Швейцарию, в горы, или в Италию, к морю!

Он преданно смотрел мне в глаза. Я пыталась улыбнуться, но губы не слушались.

— Боже, как вы бледны! Сколько вы пережили! Я сделаю ради вас все. Просто все. Чего вы хотите?

Я отрицательно покачала головой, все еще пытаясь улыбнуться.

— Элен не разговаривает, — пояснила Мишель.

Серж поднял голову и уставился на нее и маму, он их только заметил.

— Я — Мишель, секретарь мсье Шахова, а это — мама Элен, мадам Чернецов.

— Мадам! — Дюваль отпустил мою руку, но не бросил ее, а нежно положил, не забыв ласково пожать ладонь. Он легко поднялся с колен, обошел кровать и поцеловал маме запястье. Это был его фирменный поцелуй для пожилых дам, которым он хотел понравиться. Мне стало немного легче. — Мадемуазель, — любезно поздоровался он с Мишель. — Я Серж Дюваль. Ваша дочь, мадам, изумительная женщина! Потрясающая, она разбила мне сердце.

Мишель перевела его слова на русский. Мама была смущена. Она совсем не знала, как реагировать, поэтому улыбалась, некстати кивала и, наконец, встала:

— Мишель, я просто не знаю, как себя вести! Давай сделаем вид, что спешим, а потом вернемся!

Она посмотрела на меня. Я кивнула в знак согласия. Дамы церемонно раскланялись и, получив приглашение на обед в резиденцию Дюваля, удалились. Серж снова упал на колени возле меня.

Его присутствие странным образом успокаивало. Он был такой громадный, сильный, респектабельный и в то же время беззащитный из-за своих сексуальных склонностей. С ним было так просто и надежно. Если бы он был моим братом, возможно, я бы порыдала у него на плече, но он был потомственным французским аристократом, а это что-то да значило. Поэтому я просто слушала его излияния, позволяла целовать пальцы, училась улыбаться. Он отвлекал меня, тяжелая мраморная плита ненадолго приподнималась в его присутствии.

К тому же, как сообщил Поль, Дюваль простил невыплаченную часть займа. То есть, конечно, это неофициально, но платить я не буду. Сумма была очень большая, и Мир планировал для выплаты этих денег продать ценные бумаги, которые покупал каждый месяц на протяжении пяти лет. Теперь эти ценные бумаги смогут обеспечить мне безбедную старость. Я была благодарна банкиру.

Вскоре доктор Мортон заговорил о том, что лечение в условиях клиники завершается. Поль Ле Февр вместе с моей мамой стал подыскивать нам квартиру недалеко от клиники, так как я оставалась под врачебным наблюдением. Меня заставляли подниматься с постели и ходить. Я не хотела ходить, но возражать не стала. Если я откажусь ходить, они будут возить меня в инвалидной коляске, а это такая суета!

Мне все казалось лишним и неважным: посетители, кроме нескольких человек, новые лекарства, книги, кассеты, разная одежда. Можно перебиться одними джинсами и майкой… Кстати, где джинсы Мира, в которых он покончил с собой? Наверно, они были залиты кровью и их выбросили. Где вообще все его вещи? Я хотела спросить об этом у Поля, но откладывала. А когда приехали на новую квартиру, и это потеряло смысл.

Теперь жизнь стала совсем невыносимой. Почему-то все пытались насильно заставить меня жить. Отвлекали, развлекали, придумывали разные поводы сходить в театр, кино, выехать за город, устроить маленькую тихую вечеринку для меня. Я послушно развлекалась, отвлекалась и прочее, и прочее, и прочее.

Серж Дюваль катал меня по Парижу, демонстрируя красоты архитектуры, и водил по ресторанам. Ради него я старалась получать удовольствие. Но Серж был наблюдателен, его оказалось не так просто обмануть. Как-то, когда мы прогуливались по набережной, он сказал:

— Дорогая, когда же вы заговорите? Я соскучился по вашему голосу. И не надо каждый раз, когда я смотрю на вас, изображать радость. Стоит мне отвернуться, и вы гаснете, будто выключенная электрическая лампочка. Будьте естественны, не бойтесь меня обидеть!

Я отвела глаза. Он прав, я боялась обидеть его, выглядеть занудой, но на самом деле ничто не трогало меня.

А потом Поль Ле Февр выполнил свое обещание и свозил меня на могилу Мира.

Мы поехали вдвоем, у мамы поднялось давление, и потом, я сама так захотела. Это было маленькое кладбище для простых парижан. Ухоженное, со множеством деревьев и широкими гладкими дорожками. Скорее это был парк, в котором ровными рядами располагались красивые надгробия, больше похожие на произведения искусства.

Нежная осень позолотила листья деревьев, небо было таким, каким оно бывает только осенью: синим, высоким, чистым. Пахло прелыми листьями и влажной землей. Если бы не огромное количество таблеток, которыми сегодня с утра напичкала меня мама, я бы наконец заплакала. Но все внутри было деревянным, слезы не могли пробиться наружу. Вяло билось сердце, ему тоже не хватало адреналина. Поль шел впереди, показывая дорогу, поэтому за лицом я не следила. Мы уже были на самой окраине кладбища, когда мой Вергилий остановился. Я стала рядом с ним. Перед нами на земле лежала белая каменная плита, на которой по-русски было написано: «Шахов Владимир Павлович» и две бессмысленные даты. Никогда раньше я не приходила к могиле мужа и не знала, что теперь делать. А ведь могла бы уже и иметь опыт! Ведь мой первый муж тоже погиб. Я, прямо как черная вдова, приношу несчастье своим мужчинам. Кстати, на могиле Жоры я так и не побывала! А ведь теперь знаю, кто убил его, то есть кто велел убить его. Впрочем, это одно и то же. Когда приеду в Россию, обязательно навещу могилу Жоры. И Альбины.

Поль передал мне цветы, которые мы привезли для Мира. Это были белые хризантемы, пахнущие дождем и горьковатой печалью. Поль возражал, когда я указала на них в цветочном магазине, но, исчерпав доводы, подчинился, как подчинялись последнее время мне все. Просто чтобы не травмировать меня.

Я положила цветы на каменную плиту и вдруг представила себе, что там, под ней, лежит то, что осталось от тела моего мужа. Моего мужчины. Стиснув зубы, я пыталась задушить воспоминания: он входит в свой кабинет в парижском офисе с телефоном в руках, ругаясь по-русски, и говорит, что на таможне задержали его первую партию удобрений; Мир за рулем своего «Пежо», его крепкие руки лежат на руле; он валяется в постели в выходной день в те времена, когда спальня была еще общей, и, попивая кофе, листает французские газеты, пишущие на экономические темы, под рукой у него франко-русский словарь, в пепельнице, стоящей прямо на простыне, дымится сигарета. Забыть, забыть, хотя бы временно. Пусть немного пройдет времени, пусть чуть-чуть потускнеет прошлое.