Счастливый брак - читать онлайн книгу. Автор: Рафаэль Иглесиас cтр.№ 62

То, что она стала скучной, было плохо, но он бы вытерпел скуку, клялся он себе, если бы она не отказывалась, после шестнадцати часов физически и психологически тяжелой работы, трахаться с ним. Даже от быстрого десятиминутного перепиха. Он превратился в евнуха домашнего очага, и не было ни малейшей надежды на спасение. Он уже не ждал никакой награды. За исключением одного жалкого, клинически правильного полового сношения раз в месяц в лучшем случае, а иногда даже раз в два месяца. И даже эти редкие победы доставались лишь после многих часов уговоров и мольбы. Почти каждый вечер, несмотря на его неустанные попытки превратить их в молодую жизнерадостную пару, они отправлялись в постель, как восьмидесятилетние супруги. То, как они укладывались на разных концах широкого супружеского ложа, завернувшись в бесполые простыни, вызывало у Энрике тихий ужас. В двадцать восемь лет она предлагала ему высушенный суррогат секса в качестве постоянной диеты — и это раздирало ему душу.

Как толстая кожица окружает мякоть тропического плода, так его кипящая обида была окружена стыдом. Энрике стыдился собственной неудовлетворенности. Он часто перешучивался со знакомыми молодыми отцами по поводу их общих разочарований. Во время обедов с другими молодыми родителями тоже звучали шутки на тему их лишенной секса жизни. Они были представителями свободного поколения и ко всему относились легко, что, собственно, Энрике и смущало. Он был не таким. Он со всей серьезностью погрузился в тяжелую работу семейной жизни, полностью пропустив психоделические радости университета. Он чувствовал злость и обиду на жену за то, что так пренебрегала им, и это означало для него глубокое нравственное поражение: сердясь на Маргарет, он предавал политические императивы своей матери-феминистки и всего феминистского окружения, в котором он вырос и жил. Маргарет была олицетворением идеала Новой Матери восьмидесятых, женщиной, которая мужественно бралась за все и со всем справлялась; напряженно работала, получая почти столько же, сколько Энрике в новой ипостаси высокооплачиваемого, но невостребованного сценариста; кроме того, в отличие от большинства подруг, ей удалось добиться успеха в разделении с мужем домашних обязанностей. Энрике никогда не готовил, но старательно убирал, не только за собой и за ребенком, но и за женой, а по вечерам в среду, четверг и пятницу брал на себя Грегори. Кроме того, он занимался с сыном всю субботу, так что Маргарет могла приходить в себя после пятничных редакционных бдений, которые обычно длились до двух часов ночи, а то и до рассвета. Когда его адюльтер превратился в любовь, он попробовал убедить себя, что Маргарет, учитывая ее незаинтересованность в сексе и поздние возвращения домой, ему изменяет. Его любовница, Салли, также вслух интересовалась, не крутит ли Маргарет роман на работе, несомненно пытаясь таким образом подтолкнуть Энрике к разводу. Но даже поверхностное расследование убедило его: хоть у Маргарет подчас и была возможность быстро перепихнуться, ее расписание было слишком напряженным, до отказа заполненным работой и материнством, чтобы она могла позволить нечто вроде того, чем Энрике наслаждался с Салли. С соблазнительной, похотливой, принадлежащей к англосаксонской элите блондинкой Салли, с ее роскошными белыми грудями с крупными коричневатыми сосками, Салли, так чарующе и одобрительно хохочущей над его шутками, с восхищением в зеленых глазах выслушивающей его тонкие и остроумные замечания об абсурдном устройстве киноиндустрии. А то, с какой готовностью она содрогалась в оргазме, не имело ничего общего с неохотными стонами Маргарет, молодой матери, чья сдержанная разрядка казалась скорее результатом угроз, чем соблазнения.

С другой стороны, довольно часто Энрике имел возможность наслаждаться Салли каждую ночь и каждое утро в течение целой недели, в прекрасном номере четырехзвездочного лос-анджелесского отеля, оплаченного «Уорнер Бразерс», «Юниверсал» или «Коламбиа Пикчерз»: каждый месяц Энрике с братом первым классом доставляли в Голливуд и вели на обед в элегантный «Спаго» или старомодный «Мюссо энд Фрэнк», вероятно, с целью задобрить их перед тем, как бомбардировать замечаниями несколько дней подряд. Салли переехала туда, бросив неудавшуюся карьеру в издательском деле, чтобы приобщиться к кокаину сочинительства — написанию сценариев для Голливуда.

Энрике хорошо знал Салли по Нью-Йорку, поэтому то, что они встречались, оказавшись в одно и то же время в Лос-Анджелесе, для всех выглядело вполне естественно и совершенно невинно. Ни Маргарет, ни Лили, ни остальные друзья и знакомые Энрике в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе не находили в этом ничего странного, ведь, в конце концов, Салли училась в университете вместе с Маргарет и Лили. И действительно, Салли была одной из ближайших подруг Маргарет, вместе с ней и Лили они составляли трио, которое после Корнелла, источая нежный аромат духов, дружно направилось завоевывать Манхэттен. Салли отсутствовала на знаменитом Обеде для Сироток лишь потому, что на праздники отправилась погостить домой. Энрике, кровь которого бурлила от идеального физического совпадения с Салли, иногда задавался вопросом, который казался еще более кощунственным, чем сама измена, потому что в таком случае он как бы подспудно желал, чтобы его обожаемый сын Грегори никогда не появлялся на свет: а что, если бы тогда вместо скучной Пэм за столом дома у Маргарет рядом с ним оказалась Салли? Был бы он сейчас женат на соблазнительной мисс Уинтроп, и не случилось бы всей этой досадной ошибки его брака с Маргарет.

Гнетущее чувство нравственного предательства, заключенное в тонкую оболочку идеологического стыда, делало Энрике в его собственных глазах таким же низким, корыстным и хитрым интриганом, как Яго. Это также превращало секс с Салли — после обедов в «Беверли-Хиллз» с общими друзьями и его непутевым братцем (тот был слишком поглощен собственными интрижками, чтобы заметить всепоглощающую страсть Энрике), после хорошо разыгранных прощаний на гостиничной парковке, после того как Салли пятнадцать минут кружила по городу, прежде чем вернуться в отель «Шато Мормон» и тихо постучать в дверь его номера, — все это превращало вкус каждого поцелуя, волну каждого объятия в сочный запретный плод. Оба раза, когда Салли приезжала в Нью-Йорк, они с Энрике ежедневно встречались в крошечной каморке его офиса, всего в одном квартале от того дома, где они с Маргарет растили своего сына. Им приходилось зажимать друг другу рты, когда они содрогались от оргазмов, с трудом устроившись на узком диване или в исступлении катаясь по полу, чтобы у психоаналитиков и их пациентов в соседних офисах не возникло искушения исследовать еще чье-нибудь либидо, кроме своего собственного.

Почти целый год Энрике были доступны все радости секса, о которых он вообще когда-либо мог мечтать. Даже больше, чем он мог мечтать, потому что в своем безрассудстве он допустил одну непростительно позорную ночь (в которую испытал неизъяснимое наслаждение), когда Маргарет вдруг захотела заняться сексом — беспрецедентный случай после рождения ребенка, несомненно спровоцированный опасными феромонами, исходящими от ее мужа — после того как днем он трахал ее подружку Салли. Самым странным, придававшим всему еще более дьявольский оттенок, казалось то, что в ту ночь, войдя в свою жену, Энрике чувствовал себя расслабленно, он был почти равнодушен к происходящему — очевидно, потому, что не пришлось два месяца ждать этой возможности: он уже не боялся, что после того, как Маргарет формально выполнит свои супружеские обязанности, пройдет еще два месяца, прежде чем он вновь насладится страстью, теплом и умиротворением, которые может дать только женщина. Как акт физической близости, гротескное предательство этой ночи вовсе не казалось противоестественным: они снова были любовниками, а не деловыми партнерами, действующими строго по инструкции. К тому же, судя по всему, Маргарет тоже предпочитала, чтобы его страсть была менее пылкой и уж точно не превращалась в наваждение. Может, благодаря тому, что его не сдерживали и сам он не сдерживался, стараясь продлить удовольствие, Маргарет — редкий случай после первого года их совместной жизни — расслабилась и наслаждалась. Ее тело стало податливым, она стонала от удовольствия, как в первое время их близости, когда любила его, когда хотела его, а не папочку на побегушках у ее сына, не мужа-добычу, который так замечательно выгружал коляску из машины у дома ее родителей в Грейт-Неке, не удачное дополнение к ее передовому образу жизни — а его самого, как мужчину.