Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942-1945 - читать онлайн книгу. Автор: Ги Сайер cтр.№ 86

Через полтора часа мы добрались до большой деревни. Избы покрывали соломенные крыши; рядом стояли сараи, сплетенные из ветвей.

К моменту нашего прибытия деревня кишела немецкими солдатами. На главной площади столпились жители — мужчины, женщины, дети. Они жестикулировали и что-то громко обсуждали. Вокруг стояли солдаты. Многие держали оружие наготове. Посреди площади еще один отряд оттеснял некоторых из крестьян в сторонку. Справа, в доме, где, по всей видимости, жил деревенский староста, стоял третий отряд, который навел ружья на русских, лежавших на животе прямо в снегу. Я сначала даже решил, что это мертвые.

— Партизаны, — объяснил мне солдат, стоявший рядом. — Поймали их здесь.

Действительно ли они виновны, или их только подозревали? Допрос продолжался не меньше часа. У русских, распластавшихся на промерзшей земле, наверное, замерзли все кишки. Но и у наших пулеметчиков тоже.

В отряд, преследовавший партизан, был включен взвод СС. Их внимание, вероятно, привлекли нашивки с надписью «Великая Германия». СС предпочитали иметь дело с солдатами элитных дивизий. Ничего не объясняя, нас погрузили на грузовики СС. О том, что стало с теми, кто лежал на земле, мы так и не узнали. Минут двадцать мы ехали по гористой местности, а затем нас высадили. С короткой речью выступил капитан СС, одетый в длинное кожаное пальто:

— Пойдете вправо, в лес, приняв все меры предосторожности. Отсюда не видно, но примерно в полутора километрах западнее находится фабрика. Сопровождающие нас русские информаторы говорят, что там партизанский центр. Мы должны неожиданно напасть на партизан и перебить их.

Капитан назначил командиров отряда. Мы выступили в путь. Да, хорошо же я поправляюсь! Лучше бы остался в винницком госпитале.

Прошло немного времени, и перед нами возникли металлические крыши фабрики, о которой вел речь капитан. Но не успели мы их как следует разглядеть, как раздалась пулеметная очередь.

— Попались, мерзавцы! Сдавайтесь, не то пожалеете! — закричал эсэсовец.

Раздалось еще несколько выстрелов, затем послышались щелчки русских автоматов. Мы с солдатом бросились под деревцо. Его ветви под тяжестью снега почти касались земли. Свистки призывали нас начать наступление, но я решил переждать на месте. Глупо лезть под пули кучки партизан. Парень, что лежал рядом, шепнул мне:

— Попались, подонки! На этот раз им не уйти! Мы им покажем, как взрывать поезда!

После пятиминутного сражения эсэсовцы взяли в плен еще десятерых русских. Кое-кто из них храбрился и пел песни, но в основном они просили пощады. Тридцать эсэсовцев гнали их к грузовику, избивая прикладами и задавая вопросы. Мы подумали, что все уже закончено, но тут опять раздался свисток капитана.

— Эти мерзавцы, — указал он на русских, — говорят, что, кроме них, здесь никого нет. Решили, что смогут перехитрить нас, защитить своих дружков, укрывшихся в здании. Приказываю все прочесать. — Он указал на здания фабрики. — Мы должны взять их всех вместе с оружием.

Спорить, разумеется, не приходилось. С пересохшими ртами мы двинулись в фабричные здания, в которых вполне могли укрываться снайперы. То, что наш отряд был большой, ничего не значило. Пусть мы одержим над партизанами верх, но каждая выпущенная ими пуля куда-то да попадет. Даже если я один буду ранен в миллионной армии победителей, на победу мне будет наплевать. Обычно гордятся небольшим количеством убитых, но тем, кто погиб, от этого не легче. Лишь Адольф Гитлер сказал по этому поводу что-то путное: «Даже армия победителей должна считать жертвы».

Что же могли изготовлять на фабрике в такой глуши? Может, это лесопилка? В первом здании стояла большая пилорама, далее их было еще несколько. Видели мы и экскаватор с грязными ковшами. В первых двух зданиях — никого. Может, партизаны и не врали. Но нам было приказано осмотреть все. Отряд окружил фабричные здания, а затем начал сжимать кольцо, двигаясь к центру. Мы миновали несколько огромных сараев, которые, казалось, вот-вот развалятся. Они стояли некрашеные, железные части их были съедены ржавчиной, как старый якорь в порту.

Ветер усиливался. Сараи скрипели. А вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь металлическим звуком от перевернутых эсэсовцем предметов.

Восемь человек вошли в здание, в котором что-то щелкало. Окон здесь не было, а значит, стояла кромешная тьма. Каждый порыв ветра шевелил черепицу и неплотно лежащие доски. В теории все понимали, что каждая минута может оказаться последней, но на практике никто не принимал мер предосторожности. Похоже, снаружи эсэсовцы загнали в угол нескольких русских. До нас донеслись выстрелы, крики и топот ног. Неожиданно темноту разорвали гранаты, брошенные с верхнего этажа или из чулана. Тут же застонали раненые. Через секунду двое упали на пыльный пол, а двое заковыляли к открытой двери. Остальные принялись искать укрытие, но в темноте это было непросто. Раздалось еще несколько выстрелов. Справа от меня вскрикнули еще два солдата. Я едва удержал винтовку: пуля прошила приклад и просто чудом не задела меня. Те солдаты, кто шел к двери, были ранены во второй раз. К нам прибежали солдаты снаружи, но входить они не решались: остановились у порога и сделали несколько выстрелов, которые скорее попали бы в нас, чем в партизан. Мы завопили изо всех сил. Вдруг какому-то идиоту придет в голову швырнуть гранату. Тогда конец не только русским, но и нам. Русские стреляли наугад по движущимся мишеням. Пули пробивали тонкие стены. Для тех, кто оставался снаружи, они были не менее опасны, чем для нас. Я чуть не умер от страха.

Я что, остался здесь один? Мне стало даже еще страшнее, чем под Белгородом. Я до крови сжал губы, чтобы не закричать. Снаружи наши не отступали: они добьются того, что сарай взлетит на воздух. Внутри же затаились, как пауки, поджидающие добычу, русские.

С того места, где я лежал, ничего не было видно. Неожиданно сзади, где-то между какой-то кучей и балкой, послышалось поскребывание. Я застыл, укрывшись за здоровенной трубой, и весь превратился в слух. Явно, кто-то скребется: то тише, то громче. Я до предела задержал дыхание и даже попытался остановить биение сердца. В голове проносились ужасные предположения. Я представлял себя пленником партизан, заложником, с которым они будут выходить из окружения. Меня охватила паника, какую раньше никогда не случалось испытывать. Она сменилась страстным желанием выжить во что бы то ни стало. Дрожа от страха и ярости, я испытывал жуткое одиночество и отчаяние, но решился сражаться до последнего. Неожиданно метрах в пяти показался человек. За ним появился еще один. Он полз к сложенным в кучу мешкам. Оба они были в тени, но я разглядел их гражданскую одежду. На первом из них была надета большая шапка. Его фигура навсегда отпечаталась в моей памяти. На мгновение он застыл и принялся вглядываться в темноту. Затем отошел от меня на несколько шагов.

Я медленно и тихо поднял ружье и наставил на него дуло. У меня осталась лишь одна пуля, и затвор открывать не приходилось. Произведи я хоть малейший шум, и мне конец. К счастью, снаружи шумели, отвлекая внимание партизана. Я прицелился. Палец лежал на курке. На минуту я заколебался. Трудно вот так, хладнокровно пристрелить человека, если ты, конечно, не совсем бессердечный или не потерял голову от страха. А он медленно двигался ко мне. Его спутника не было видно. Он, вероятно, шел на расстоянии двадцати метров от нас.