Когда они наконец вернулись домой, Дениз отвела мальчика в его комнату и помогла ему надеть пижаму. Во время вечерней молитвы глаза у него уже слипались.
Тейлор ждал Дениз на кухне, сидя на стуле и вытянув свои длинные ноги под столом.
– Быстро вы его уложили.
– У него был насыщенный день. Хотите что-нибудь выпить?
– Пива, если найдется.
– Боюсь, у меня не такой богатый выбор.
– А что у вас есть?
– Чай со льдом.
– И?
Она пожала плечами.
– И вода.
Тейлор не мог не улыбнуться.
– Меня устроит чай.
Дениз налила два стакана, один протянула ему, жалея, что у нее нет ничего покрепче, что могло бы успокоить ее чувства.
– Тут душновато. Может, выйдем на веранду?
Они вышли и сели в кресла. Вечер был полон звуков: лягушки, насекомые, шорох листвы. Луна уже взошла и повисла над деревьями.
– Хорошо, – сказал Тейлор. – Чувствуешь себя персонажем телесериала из жизни американского Юга.
Дениз засмеялась:
– Вы не любите сидеть на веранде?
– Да нет, только у меня на это больше не хватает времени.
– У вас, простого парня с Юга? – повторила она его вчерашние слова. – А я-то думала, вы только и делаете, что сидите на веранде с верным псом, разлегшимся у ваших ног, и наигрываете на банджо.
– В окружении родни, бутылки самогона и плевательницы?
– Само собой, – улыбнулась она.
Тейлор покачал головой:
– Если б я не знал, что вы тоже с Юга, я бы обиделся.
– Но поскольку я из Атланты…
– То на этот раз я вас прощаю. – Тейлор улыбнулся. – Скучаете по большому городу?
– Не очень. Будь я моложе и не будь у меня Кайла, я бы здесь сошла с ума. Но меня больше не привлекают шикарные магазины, рестораны и музеи. А вам никогда не хотелось собрать вещички и уехать отсюда?
– В общем, нет. Я доволен своей жизнью. К тому же здесь моя мать. Отец умер, как вам уже известно, и я не могу бросить ее одну.
– Не знаю, уехала ли бы я из Атланты, если б мама была жива. Наверное, нет.
Из леса выскочили два енота и побежали через газон. Дениз встала, чтобы получше их разглядеть. Тейлор тоже подошел к перилам. Глядя, как ветер играет прядями ее волос, он снова восхитился ее красотой.
– Каким было ваше детство в Атланте?
– Вероятно, таким же, как у вас. Мы оба единственные дети, которых воспитывали овдовевшие матери, причем и моя и ваша выросли в Идентоне.
Тейлор внутренне передернулся от боли.
– Вам все это должно быть знакомо, – продолжала Дениз. – Чувствуешь себя не таким, как все, потому что у других по двое родителей, пусть даже и разведенных. Помню, я очень злилась, когда подруги жаловались, что их отцы не разрешают им поздно возвращаться. Они даже не сознавали, как им повезло. Вы понимаете, о чем я говорю?
Тейлор кивнул. У них действительно было много общего.
– Можно задать вам один вопрос?
– Смотря какой, – ответила Дениз, заранее волнуясь.
– Где отец Кайла? – не глядя на нее, сказал Тейлор.
Она догадывалась, что рано или поздно он спросит.
– Мне это не известно. Я его толком и не знала. Я не собиралась рожать ребенка.
– Он знает о Кайле?
– Я позвонила ему, когда поняла, что беременна, и он мне прямо заявил, что не хочет иметь с нами никаких отношений.
Тейлор нахмурился:
– Как можно сказать такое о собственном ребенке?
– Не знаю.
– Вы никогда не жалели, что он не с вами?
– О господи, ничуть, – не раздумывая ответила Дениз. – Мне хотелось, чтобы у моего сына был отец, но только не такой. Кайлу нужен настоящий отец, а не просто кто-то, кто так себя называет, и этот человек должен быть моим мужем.
Тейлор кивнул в знак согласия.
– Ну, мистер Макэйден, теперь ваша очередь, – сказала Дениз, поворачиваясь к нему лицом. – Расскажите о себе.
– Я уже говорил, что занимаюсь строительными подрядами. И еще – это вы тоже знаете – состою в добровольной пожарной команде. В общем-то, больше мне нечего особенно добавить. А что вас интересует?
– Расскажите о вашем отце, – попросила Дениз.
Он вздрогнул. Этого вопроса он не ожидал.
– Отец умер, когда мне было девять лет. Но он был мне больше, чем отец. Он был моим лучшим другом. Я знаю, это звучит странно. Я имею в виду, я ведь был еще ребенком. Но это правда. Мы были неразлучны. В пять часов вечера я выходил из дома, садился на ступеньки и ждал, когда подъедет его машина. Он работал на лесопилке. Как только он открывал дверцу, я кидался к нему на шею. Даже зимой я чувствовал исходивший от его одежды запах пота и опилок. Он называл меня «малыш»…
Дениз молча кивнула. Она поняла.
– Мама всегда ждала, пока отец расспросит меня, как прошел день, как в школе. Я начинал рассказывать, быстро-быстро, чтобы успеть, прежде чем он войдет в дом. И он терпеливо слушал, несмотря на то что устал и, должно быть, хотел поскорее увидеть маму.
Он перевел дыхание.
– По выходным мы ходили на рыбалку. Часами сидели вдвоем в лодке. Иногда отец рассказывал мне истории, которых, казалось, у него в запасе тысячи, или отвечал на мои вопросы – я мог его спрашивать о чем угодно. Он даже среднюю школу не закончил, но умел объяснять самые разные вещи. А если не знал ответ, честно в этом признавался. Я никогда не видел его злым или сердитым. Когда я плохо себя вел, он говорил только: «Хватит, сынок». И этого было достаточно. Может, это покажется странным, ведь я был совсем маленьким, но больше всего я боялся его разочаровать, обмануть его ожидания.
– Похоже, ваш отец был замечательным человеком.
– Это правда.
По его тону Дениз догадалась, что продолжения не будет, хотя, как она подозревала, он еще многого не сказал. Довольно долго они сидели, молча слушая, как стрекочут сверчки.
– Сколько вам было лет, когда умер ваш отец? – наконец спросил Тейлор.
– Четыре.
– Вы помните его, как я своего?
– Да нет, в памяти остались лишь отдельные образы. Как он читает мне сказку, как целует перед сном, щекоча усами. Я всегда была счастлива, когда он находился рядом. Я до сих пор каждый день думаю: если б можно было повернуть время вспять и изменить то, что случилось.
Тейлор был потрясен. В нескольких словах она выразила то, что он пытался объяснить Валери и Лори. Они выслушивали его с сочувствием, но по существу так ничего и не поняли. И не могли понять. Они никогда не просыпались в ужасе от того, что забыли голос отца, не дорожили единственной сохранившейся фотографией. Тейлор взял Дениз за руку, как тогда, у карусели.