Так и случилось.
Ставр Любомирович осторожно уточнил:
– Князь Олег погиб? Где, как?
Добрыня Никитич без утайки рассказал об Овруче и о рве. Сокрушенно подытожил:
– Вот так-то…
И тут такой подарок – к Ставру пришел его родич Година Рябой, у которого купеческие дела велись, в том числе и в Киеве. Увидев гостей, насторожился. Ставр позвал к столу, сообщил:
– Князь Олег Святославич в Овруче погиб.
– Знаю про то. Соболезную, князь. Кому теперь Древлянская земля отойдет?
Владимир, до сих пор задумчиво щипавший копченого гуся, плечами пожал и неожиданно сказал очень умно:
– Пока к Киеву…
Словно разрешил старшему брату немного потешить себя владением погибшего Олега.
Это «пока» решило все, хозяин и его сородич решили, что у Владимира есть надежда прибрать к рукам все. Было о чем подумать… Киевский князь Ярополк Святославич повинен в гибели брата, хотя руку к этому не прикладывал. А Владимир Святославич, как младший брат погибшего, права на месть имеет, даже если это месть старшему. О Ярополке слышно, что слаб он, мягкотел. Конечно, и от этого мальчишки ждать чего-то не стоит, но кто знает. К тому же у него уй хитрый есть, такой подскажет, когда потребуется.
Чаша весов сомнений качнулась в пользу Владимира Святославича, боярин Ставр покачал головой:
– Князь Владимир Святославич мою Алохию сватает, Година.
– Да ну?
Это была не лучшая весть для самого Годины, у того целых три дочери-невесты, узнай он о намерении князя жениться, подсуетился бы и предложил какую-то из своих.
Желая набить себе и дочери цену и стремясь выпутаться из положения, в которое сам себя загнал увертливым ответом, Ставр покачал головой:
– Да я говорю, что молода еще очень.
И тут же получил удар. Година поддержал его:
– Да, моя Светозара постарше на годик будет. И покрепче тоже.
Ни для кого не укрылось, что безразличие в голосе купца деланое. А тот продолжил:
– Думаю, что пора и ее невестой объявлять. Много за дочерьми дам, для каждой уже все заготовлено.
Говорил для Добрыни Никитича, а смотрел при том на Ставра. Добрыня усердно хлебал ушное, прикусывая пирогом и делая вид, что ничего не слышит, будучи занят трапезой.
Владимир знал дочерей Годины, средняя Веселка ему нравилась, она живая и лукавая. Старшая тоже ничего, только бы не младшая – кривозубая Маешка. Может, удастся убедить выдать сначала среднюю? Князь уже забыл о стоящей в стороне с закушенной губой Алохии и ее серых глазах.
Со двора боярина Ставра князь уходил уже женихом, хотя и жалел об этом.
– Лучше бы среднюю дочку Годины сосватать, она живей этой Алохии.
Добрыня зло выговорил в ответ:
– Година купец, а Ставр боярин. Негоже князю на купеческой дочке жениться!
Надо же тому случиться, что навстречу попались им дочери купца Годины Рябого. Сам действительно рыжий и рябой, а две старшие дочери удались в мать – брови темные вразлет, кожа белая с румянцем, глаза лукавые под пушистыми ресницами. Только у старшей они карие, а у средней – Веселки – голубые. Хороша!
Князю и его ую поклонились низко, старательно сдерживая смешки и пряча любопытство, но стоило шагнуть дальше, тут же прыснули в рукава.
Владимир не удержался и кивнул им вслед:
– Нужно было взять Веселку, а Ставрову дочку второй женой.
Добрыня только коротко бросил сквозь зубы, чтобы слуги не слышали:
– Дома без чужих ушей поговорим!
Дорога до княжьего терема далась Добрыне нелегко, плотно закрыв дверь покоев, в которых собирался делать внушение племяннику, он буквально зашипел:
– Ставр за тебя и первой женой дочку отдаст только в надежде, что ты Ярополка за Олега убьешь.
Владимир стал словно вкопанный, вмиг забыв о дочерях Годины и о предстоящей женитьбе на Алохии тоже.
– Что я сделаю?! Ты обещал Ставру, что я убью Ярополка за Олега?!
– Я ничего ему не обещал, кроме того, что ты будешь хорошим мужем, в чем сомневаюсь. А Ярополку отомстить за брата ты обязан.
– Какой он мне брат? Да они оба одинаковые братья. Они меня знать не знали, презирали столько лет, а я теперь одному за другого мстить должен?!
– А как иначе ты собираешься на киевский престол сесть?
– Что?.. – спросил уже растерянно. – Я не собирался…
– Да, ты же мечтал быть простым смердом, или гридем, или вовсе рабом. Тебе престол ни к чему, ты забыл, что ты сын не только Малуши, но и князя Святослава! А еще, что мать твоя тоже не в капусте найдена, а в княжьем тереме рождена княгиней и от князя!
С каждым словом голос Добрыни становился все громче, к концу он гремел уже на весь терем.
– Но я…
– Что ты? Даже если бы твои братья не были князьями, ты обязан отомстить за гибель Олега. Он кровный брат! Иначе тебе ничьего уважения не видать: ни княжеского, ни боярского, ни даже холопского.
Владимир сидел, растерянно глядя прямо перед собой. Он не любил Ярополка, но и Олега тоже. А старшие братья не любили младшего. Но одно дело не любить, к тому же уехать далеко от них и жить по-своему, совсем другое воевать с Ярополком и править Киевом. Молодой князь чувствовал, что растерян, по-настоящему растерян.
Это понял и Добрыня. Рано племяннику такое на плечи брать, не готов он, но время не терпит. Не отомстить сейчас – будет ли еще повод пойти против Ярополка? Сказывают, в Киеве его любят. Хотя киевляне таковы, что их любовь завоевать нетрудно, но все же. Попытался объяснить Владимиру уже мягче:
– Тебе зятем Ставра надо стать, чтобы он дружину оплатил и новгородцев с тобой поднял. А купеческую дочь, если Година за тебя отдаст, можно и второй женой взять. Только не ту, которую ты норовишь глазами облапать, а старшую или даже младшую, тут как получится.
Несчастный юноша только вздохнул. Он хорошо владел мечом, прекрасно держался в седле, был ловок и силен, но идти во главе новгородцев против старшего брата не готов. Если бы против кого-то другого, на печенегов там или даже болгар, тогда да, а на Ярополка Владимир всегда смотрел как на продолжателя отцова дела. Не любил, завидовал, но признавал старшим братом и наследником Киева.
В таком состоянии Владимир не заметил важных слов Добрыни о своей матери-княжне. А зря, потому как это для Добрыни Никитича и было главным, куда важней кровной мести Ярополку. Дядя много лет внушал, что тот не только потомок князя Святослава, но и князей древлянских, что он последний древлянский князь, потому как и Мала Древлянского, и его сыновей княгиня Ольга извела, оставив только детей – Малушу и Добрыню.
В Киеве Добрыня этого открыто не говорил, а в Новгороде исподволь напоминал частенько. Однажды Владимир поинтересовался у дяди, мол, выходит, что тот сам древлянский князь, если отец князем был. Добрыня помрачнел и коротко ответил: