Венецианский бархат - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Ловрик cтр.№ 69

Муж ногой отталкивается от берега, совсем как заправский гондольер, но в следующий миг нас подхватывает и несет море. Мне кажется, что это не муж отталкивается шестом, а волны передают нас друг другу, с гребня на гребень.

Мы пускаемся в путь по темным каналам. Мой муж гребет очень хорошо, его научил этому искусству лодочник stamperia. Я сижу у его ног, обняв его одной рукой за колено, и осторожно поглаживаю, а иногда утыкаюсь в него носом и легонько трусь, как кошка, которая будит спящего хозяина, напоминая, что настало время кормить ее.

Нос маленькой, залитой серебристым светом лодки рассекает волны, словно чья-то ловкая рука раздвигает вязкие чернила в корыте. Вокруг царит тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борта и нашим дыханием: хриплым – мужа, потому что он отталкивается шестом изо всех сил, мягким – моим, и всхлипами нашего сына, которые перемежаются легкими вздохами.

Вокруг нас спят дома. Не слышно ни звука шагов, ни голосов; лишь слабо плещутся волны, игривые, как молодые мыши. Иногда мы выходим в море, заплывая к самому острову Сант-Анджело ди Конторта, но, завидев его серебристый силуэт на фоне темного неба, я прошу мужа повернуть назад. Мне не хочется искушать судьбу, привозя нашего малыша в такое зловещее место.

Как-то ночью, уже на обратном пути, моим глазам предстало чрезвычайно странное зрелище. В темном уголке, неподалеку от Сан-Сальвадора, я увидела, как женщина о чем-то шепчется с мужчиной. «Тайные любовники, – такой была моя первая мысль, – и достаточно взрослые, чтобы не делать подобных глупостей», – ведь я видела, что оба они не отличаются молодостью. Они стояли, уперев руки в бока, в полушаге друг от друга, словно нарочно показывая, что между ними нет интимной близости, но чем еще они могли заниматься на берегу в такое время ночи?

А потом луч лунного света упал на их лица, и я увидела, что это были Паола ди Мессина и тот рыжеволосый мужчина, которого я уже видела раньше.

Значит, Паола обманывает мужа, а ведь поженились они совсем недавно. Какой позор!

Я открыла было рот, чтобы обратить на них внимание мужа, но потом мне пришло в голову, что подобное поведение бывшей супруги его покойного брата причинит ему боль, поэтому я ограничилась тем, что прикоснулась губами к его колену мягким и щекочущим поцелуем.

Когда мы вернулись домой и уложили малыша в постель, я исполнила все, что обещал тот поцелуй.

– Разве у Жансона есть что-нибудь подобное? – спросила я мужа, когда мы переводили дыхание, приходя в себя. А потом тут же пожалела о своих словах, упомянув имя француза в пылу нашего наслаждения, потому что лицо мужа осунулось и помрачнело.

Он отвернулся, и вместо губ я видела лишь его профиль. Мне показалось, что я заметила отчаяние в линии его носа и тусклом блеске глаз.

Моя маленькая кампания, направленная против Жансона, еще не успела принести плоды. Я начала осторожно распускать слухи о том, что его успех покоится на фундаменте дурных поступков. До того, как стать типографом, он чеканил монеты. Поэтому, хвастаясь, будто сотнями продает книги, он на самом деле выплавляет монеты, чтобы заплатить за новые материалы. А ведь всем известно, что для печати книг и изготовления монет используется одно и то же сырье: даже я могу без запинки перечислить металлы, из которых изготавливаются печатные штампы и деньги. Они совершенно одинаковы.

В Венеции если уж везет, так во всем. Я намекнула, что Жансон считает нас чересчур доверчивыми и легковерными в этом смысле. А ничто не приводит венецианцев в бо́льшую ярость, чем мысль о том, что кто-то полагает их не такими коварными, как калиф из Константинополя. Здесь, в Риальто, я завариваю свою маленькую кашу слухов, направленных против француза.

Мой муж часто поминает удивительную и диковинную Мадонну с печальными глазами в доме Доменико Цорци. Таким людям, как мы, редко удается полюбоваться на великие работы Беллини. Вельможи берегут его картины для собственного удовольствия. Но муж однажды сводил меня в его студию, и теперь я никогда не забуду лица, которые там увидела. Разумеется, я и сама совсем недавно стала новоиспеченной матерью, но его Мадонны перевернули мне душу.

Эти Мадонны Беллини, они такие… у меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Теперь я понимаю, что тем, кто владеет ими, нет нужды ходить в церковь. Они просто преклоняют колени перед своей Девой Марией или младенцем Христом, и это превращается в акт любви к Господу. Вот какие они потрясающие и насколько полны святости.

Беллини прекрасно умеет передавать даже мельчайшие подробности, вкладывая в них особый смысл. Например, ножка младенца Христа стоит на низком уступе. Это означает, что эти славные розовые пальчики пребывают в нашем мире, и вам кажется, что вы можете поднести их к губам и поцеловать или зарыться лицом в сгиб его пухленькой ножки и вдохнуть его детский запах – мышей, яиц и сладкого ликера…

В общем-то, осознание того, что Христос находится в вашем мире, а вы – в Его, вызывает шок. Дистанция между вами и Богом очень невелика, и вы можете оказаться участником драмы, свидетелем злодейской гибели младенца, думая о том, что однажды эти розовые пальчики будут окровавленными свисать с креста. Вы чувствуете Господа так, как чувствуете собственные зубы и ночную корочку, склеивающую ваши ресницы. Вы становитесь Его частью, а Он – частью вас.

Как только вы проникаетесь его искусством, то начинаете понимать, что Беллини заставляет вас острее чувствовать природу вещей. Глядя на Деву Марию, вы видите, что происходит, если оказаться рядом с Господом во плоти. Там, где ее руки касаются младенца Христа, кончики ее пальцев обретают розовый оттенок рассвета. Я сама это ощутила: легкое покалывание, а потом и жжение в кончиках пальцев, когда впервые прижала к груди своего маленького сына.

И вновь, теперь уже в страшных сценах окончания Его жизни, вы видите, как Дева Мария целует Его уже хладное взрослое тело. Глядя на них, я отчетливо понимаю, как бы я себя чувствовала, скорбя над трупом своего сына или мужа. Разумеется, я бы рыдала и даже выла в голос, но слезы Девы Марии застыли в ее глазах. Она не может дать волю своей печали, потому что несет в себе скорбь всего человечества, а не просто маленькое личное горе. Но, когда я смотрю на нее, то чувствую ее скорбь как свое личное страдание.

В студии Беллини есть и другие картины, но мне они совсем не нравятся. Они называются аллегориями и полны колдовства и зла. Коротко взглянув на них, я отвернулась, словно в ноздри мне вдруг ударил отвратительный запах. Какие-то жуткие и кособокие дети и мужчины, вылезающие из стромбид ^[128], или старухи с пожелтевшей кожей, притворяющиеся красавицами!