Под парусом мечты - читать онлайн книгу. Автор: Сара Ларк cтр.№ 57

Тем временем Лилиан уже уверенно правила лошадью. Она позволила ей перейти на рысцу. Мили так и летели под копытами каурой кобылки.

Джеймс увидел несущуюся кобылку. Это в духе Гвин… Всегда на полном скаку, Игрень это любит. Минуточку, разве это Игрень?.. Смутно припомнилось, что у этой лошади должно быть другое имя. Кобылка Игрень тогда приехала вместе с Гвин из Уэльса. Ее уже не может быть в живых…

Но ведь вот же она… эта выдающаяся голова, высокие подскоки во время рыси, длинная, развевающаяся на ветру грива. И Гвин на козлах… такая красивая девушка… как она была молода… и эти рыжие волосы, смышленое выражение лица, улыбка, чистая радость от быстрой езды и послушной лошадки.

Сейчас она увидит его. Сейчас ее глаза засияют, как бывало всегда. Даже тогда, когда она не хотела признаться, что любит его. Множество лет, на протяжении которых Гвин не признавалась, что Флёретта его дочь… не хотела обманывать мужа. Но глаза всегда выдавали ее…

Джеймс поднял руку, чтобы помахать. По крайней мере он хотел сделать это. Но рука не подчинилась… и это головокружение…

Гвин увидела несущегося рысью сивого коня и сначала подумала, что у нее галлюцинации. Джеймс на своем старом коне. Как тогда, когда он ехал навстречу им с Флёреттой, потому что они задержались. Он всегда беспокоился за них. Но сейчас… ему же нельзя ехать верхом, он…

Гвинейра увидела, что Джеймс покачнулся. Она велела Лилиан остановить повозку, но он уже упал, прежде чем девочке удалось остановить кобылу. Сивый мерин послушно стоял рядом.

Илейн хотела помочь бабушке, но Гвинейра отстранила ее. Она почти выпрыгнула из полукаретки и бросилась к мужу.

— Джеймс! Что случилось, Джеймс? — в отчаянии крикнула Гвинейра, чувствуя, как ее охватывает леденящий душу страх.

— Гвин, моя прекрасная Гвин…

Джеймс умер на руках своей почти восьмидесятилетней Гвинейры, но перед глазами у него стоял образ валлийской принцессы, завоевавшей его сердце много лет назад.

Гвинейра лишь прошептала его имя.

Только много недель спустя Глория узнала о смертях в семье. Почта из Новой Зеландии шла в Штаты очень сложным путем, кроме того, письма поступали в концертное агентство Куры в Нью-Йорке. После этого нужно было разыскать труппу музыкантов и переадресовать письма. На этот раз почта настигла их в Новом Орлеане, оживленном городе, практически наэлектризовывавшем Куру-маро-тини. На улицах темнокожие люди играли поразительно непохожую музыку, и, если Кура не выступала сама, она тянула Уильяма в ночные клубы во французском квартале, слушала эту странную музыку, которую называли джазом, и танцевала.

Зато грустные новости с былой родины практически не тронули ее. Ни Уильям, ни Кура не знали Шарлотту, а Джеймс МакКензи не вызывал ни у кого из них особенно дружеских чувств, и это было взаимно. Поэтому они лишь приняли к сведению содержание письма. После смерти мужа у Гвинейры не было сил сообщать об этом кому бы то ни было, поэтому родственникам написала Илейн. Она адресовала письмо «семье Мартин». Писать отдельно Глории ей показалось излишним. В результате девушка даже не узнала подробностей. Кура чуть ли не мимоходом сообщила ей о том, что умер ее прадед, и удивилась горю дочери.

— Ты что, плачешь, Глори? Он даже не был тебе родным дедом. И он был очень стар, ему было больше восьмидесяти лет. Таков ход вещей… Но сегодня я могла бы спеть траурную хака. Да, это будет кстати в Новом Орлеане… немного печали…

Глория отвернулась. Даже смерть деда будет использована для того, чтобы вызвать симпатию у зрителей. Хотя хака действительно очень красивая. Она была из самой первой программы Куры и звучала довольно аутентично… Можно было представить себе, что маори и пакеха вместе горюют о любимом человеке. Таматея выразила Глории соболезнования.

— Он был хорошим человеком. В племени всегда ценили его.

Глория поблагодарила ее, сохранив при этом отсутствующий вид. И предалась горю лишь после того, когда осталась одна, что случалось достаточно редко. В путешествиях жизнь становилась теснее, и, хотя в отелях Глория жила в люксе с родителями, во время путешествий на поезде ее селили с молодыми танцовщицами. Все эти девушки, одна лучше другой, были «современными» и гордились тем, что сами зарабатывают на жизнь, ни с кем не связаны и свободны. Робкая и тяжеловесная Глория казалась им древним ископаемым, и они дразнили ее, отпуская шуточки по поводу ее воспитания в английском интернате и чопорности.

Что касается последнего, то Глория даже не понимала, в чем ее упрекают. Она действительно избегала мужчин и стыдливо опускала глаза, как, смеясь, утверждали девушки. Глория стеснялась смотреть в лицо представителям обоего пола и ни с кем не заговаривала. Если кто-то обращался к ней, она вздрагивала — тоже независимо от того, был ли это мужчина или женщина. Уверенно она чувствовала себя только с Таматеей, но та тоже заметно действовала ей на нервы.

— Ты только посмотри, какая земля, мокопуна! Река… как она называется? Миссисипи? Странное слово. Ты только посмотри, как лениво она течет, послушай ее голос…

Маори не уставала восхищаться чужими растениями, растущими в этом теплом и влажном климате, все время прикасалась к ним. Она удивлялась бесконечным хлопковым и тростниковым плантациям, пыталась вызвать интерес к ним у Глории. В Новом Орлеане Таматея даже нашла себе подругу, толстую чернокожую женщину, вместе с которой они заклинали духов вуду и пели песни, ритмы которых были ближе к первоначальным хака, чем филигранные аранжировки Куры. Но Глория давно решила, что не полюбит ничего в этой чужой стране. Она предпочитала смотреть в книгу, нежели в окна поездов, которые оставили позади Луизиану, а затем и другие южные штаты и устремились в бесконечные западные прерии. Таматея с тревогой наблюдала за тем, как девушка все глубже и глубже погружается в водоворот ненависти и сочувствия к себе. Хотя, несмотря ни на что, эта страна могла бы ей понравиться. Ладно, здесь не так зелено, как на Кентерберийской равнине, трава выжжена солнцем. Но на горизонте сверкают красные и голубые горы. Здесь есть лошади и крупный рогатый скот, а построенные из дерева простые маленькие городки были гораздо больше похожи на Холдон, чем на Нью-Йорк или Новый Орлеан.

И люди здесь были совсем иными, нежели в крупных городах. У мужчин в джинсовых брюках, в рубашках в клетку и широкополых шляпах и у женщин в хлопковых платьях, приходивших на представления Куры в таких городах, как Даллас или Санта-Фе, было гораздо больше от пионерского духа Гвинейры МакКензи, нежели от космополитичности Куры и Уильяма. Зачастую они не понимали эту музыку, а откровенная одежда танцовщиц вызывала отторжение. Им гораздо больше понравилась бы скупая на слова, но прямолинейная и прагматичная Глория.

Однако Глория уже почти не осмеливалась выходить на пыльные улицы, смотреть на лошадей, которых еще не настолько заменили автомобили, как в Нью-Йорке и Лондоне. В ней сразу же узнавали члена ансамбля и уже только поэтому начинали таращиться, как на экзотическое животное. Глория с нетерпением ожидала окончания турне, но до него было еще далеко. Путь вел их через весь континент, от Нью-Йорка до Сан-Франциско, причем окольными путями. Они объезжали все крупные города, зигзагами носились по огромной стране. Но на западном побережье гастроли должны были наконец завершиться. Уильям и Кура хотели вернуться в Нью-Йорк кратчайшим маршрутом; поездом пришлось бы ехать неделю.