Сентябри Шираза - читать онлайн книгу. Автор: Далия Софер cтр.№ 34

Остаток дня он не встает с матраса — ожидает, когда откроется прорезь в двери. Как только Хосейн просунет в нее тусклый металлический поднос, он попросит его помочь Мехди. Исааку кажется, что тот способен на сострадание. В отличие от других охранников, в нем при всей его суровости видна добрая душа: так Хосейн в первый день заключения принес ему аспирин, так он предупредил заключенных о том, что казни участились. Может, он обрушил на них эту новость без предупреждения, но он не угрожал им, как остальные охранники, а хотел предостеречь.

Исаак наблюдает за игрой света и тени за окном. Но вот наконец наступают сумерки — унылый итог очередного дня. В этот день старик потерял дочь, Рамин — мать, а Мехди потеряет ногу. Ну а сам он что потерял сегодня? Вернее, что еще он может потерять? Исаак понимает, что теперь должен думать о жене и детях, никак не связывая их судьбу со своей, а просто любить их и желать им счастья. Потерять их он не может, их у него и так уже отобрали.

Прорезь в двери открывается. Из коридора на пол падает желтый прямоугольник света, в прорезь просовывается поднос.

Исаак хватает поднос, ставит на пол, вглядывается в прорезь. Сквозь прорезь на него смотрят серые глаза Хосейна.

— Брат Хосейн?

— Ну?

— Брат, Мехди умрет, если его ногу не лечить. Может, они и скажут: ну и что с того? — но его смерть должна быть только следствием его преступления, а не болезни.

— Тебе бы о себе подумать, а не о чужих болезнях.

— Брат, даже я в моем жалком положении не могу спокойно смотреть, как на моих глазах умирает человек. Пожалуйста, помогите ему!

— Попробую. — Некоторое время охранник смотрит в глаза Исааку, затем с лязгом опускает металлическую задвижку.

* * *

Исаак пытается разбудить своих сокамерников — принесли ужин, но никто не откликается. Мехди потерял сознание — наверняка от боли, Рамин раскинулся на матрасе и что-то бормочет. Исаак, скрестив ноги, садится перед подносом в одиночестве. В оловянной тарелке — рис, три сильно помятые куриные ножки и хлеб. Вообще-то Исаак мог бы съесть и чужие порции — так он ослаб, но не может доесть даже свою. Он отщипывает куриное мясо с кости, заворачивает в лаваш. Садится на матрас рядом с Рамином, кладет голову парня себе на руку, другой подносит лаваш к его рту.

Рамин открывает глаза, видит Исаака, всхлипывает:

— Амин-ага, они убили, убили мою маму!

Исаак не сразу решается, но все же обнимает Рамина, и тут же его пронзает мысль: а ведь он давно уже не обнимал своих детей.

Около полуночи дверь открывается, входят двое с носилками, в темноте носилки можно принять за бревно. Один охранник просовывает руки под мышки Мехди, другой берет за щиколотки, они поднимают его и швыряют на носилки. Мехди вскрикивает, бормочет: «Папа, папа, почему они так обходятся со мной, как ты им позволил? Папа, папа…» Вот ведь странность, думает Исаак: что бы сыну ни довелось пережить за долгую жизнь, в конце концов он взывает к отцу.

— Биджан Ядгар, Бехру Годен… — выкрикивает охранник. — Джаханшах Сохейл, Вартан Софоян, Рамин Амери, Исаак Амин… — Услышав свое имя, Исаак чувствует, как ужас, который он столько месяцев старался одолеть, овладевает им, растекается как расплавленная лава. Он застывает на матрасе, громыхание ключей, скрежет замков кажется ему реквиемом, под звуки которого он тонет.

Охранники с носилками командуют:

— Эй, вы, двое, а ну встать! Вас вызывают.

Рамин открывает глаза и снова закрывает, но охранник хватает Исаака за шиворот, а Рамина за ухо и выволакивает их в коридор, где уже собираются заключенные из других камер, а среди них и пианист.

Всех ведут этажом ниже, в освещенную люминесцентными лампами комнату с облупленными стенами, почерневшим линолеумом на полу, ржавой металлической раковиной, рядом с ней змеящийся шланг и черное ведро, повсюду, куда ни глянь, красновато-бурые пятна. В комнате холодно, сыро, стоит какой-то незнакомый запах — так пахнет на бойне, в ванной, а еще так пахнет аммиак. Исаак смотрит на Вартана — лицо его закаменело, он ломает руки. Заметив Исаака, Вартан закусывает губу, качает головой.

Рамин хватает Исаака за руку:

— Ничего, Амин-ага, все обойдется. Все будет хорошо. Вот увидите… Ну а нет, мы непременно встретимся там. Почему бы и нет? Раз мы ни в чем не виноваты, может, и вправду станем мучениками. — Он улыбается, его глаза обегают комнату. — Как знать, вдруг нас там уже ждут по семьдесят две девственницы на каждого…

Заключенных разбивают на две группы. В первой, кроме Исаака, оказываются два незнакомых ему заключенных, чьих имен он не расслышал; Рамин и Вартан попали во вторую, в их группе в основном мужчины лет двадцати-тридцати. Что-то такое разделение напоминает Исааку: он читал, что в концлагерях отбирали годных для тяжелых работ — им сохраняли жизнь, стариков же отправляли в газовые камеры.

Вторую группу выводят. К горлу Исаака подкатывает тошнота. Один из двух незнакомых ему заключенных — высокий, изможденный старик лет шестидесяти в очках с толстыми стеклами мечется туда-сюда, другой, плешивый, часто моргает, бормочет что-то себе под нос. Двери распахиваются, входит охранник.

— За мной, — командует он.

Он ведет их во двор тюрьмы через черный ход. Во дворе в лицо Исааку ударяет порыв ледяного ветра, его бьет неудержимая дрожь. Их тяжелые шаги гулко отдаются в залитом голубоватым светом луны дворе, изможденный старик твердит: «Аллаху Акбар, Аллаху Акбар». Исааку кажется, что они идут довольно долго, поворачивая то налево, то направо, продвигаются в самую глубь чрева тюрьмы. По пути им попадается та группа, которую увели раньше, Исаак ищет глазами Рамина и Вартана, но не находит. «Исаак!» — доносится до него шепот Вартана. Исаак оборачивается, но охранник тычет его винтовкой в спину. И они идут дальше, пока не доходят до другого крыла тюрьмы. Охранник отпирает ворота, после чего каждого вталкивают в отдельную камеру.

— Тебя решили посадить в одиночку, — говорит охранник.

В тесной камере помещается только матрас и умывальник. Исаак валится на матрас, пытается унять дрожь, сотрясающую измученное тело. Он понимает — сегодня его не тронут.

Исаак лежит, прислушивается к звукам, доносящимся со двора. Вот оно — началось: летят пули, раздаются вопли, мольбы, глухие удары падающих тел. И — тишина.

Исаак думает о Рамине, о том, что смерть разлучила его с матерью всего на день, думает о Вартане — в последний раз он встал не перед полным залом, а перед расстрельным отрядом.

«В ней не меньше пяти и не больше двенадцати двустиший-бейтов, начало рифмовки — в первом бейте, в дальнейшем — однозвучная рифма идет через строку, т. е. первый стих каждого последующего бейта остается незарифмованным. Количество строк всегда четное. В конце обязательно упоминается поэтическое имя автора».