Между любовью и любовью - читать онлайн книгу. Автор: Галина Лавецкая cтр.№ 92

– Кажется, мне хватит, что-то я сегодня увлеклась. Позвоню в Шульгино, чтобы за мной водитель приехал.

– Да брось, Викусь, тебе надо расслабиться. За руль точно не стоит садиться, но можешь остаться здесь. В гостевой спальне все чистое. Завтра поедешь. Посидим еще, поговорим, – он встал, подошел к камину и подбросил полено. – Что-то у тебя глаза грустные. Случилось что-нибудь, Викусь?

– Нет, это от музыки. И вообще вспомнилось всякое хорошее. От музыки всегда так.

– Что же тебе вспомнилось, моя королева?

– Ну, какая я королева, – улыбнулась она. – Даже не королева-мать, а уже королева-бабушка. Уходит все.

– Вот еще! Это ты от грустных мыслей придумала. Во-первых, ты за двадцать лет нисколько не изменилась, все это видят. У тебя генетика хорошая. Нина Сергеевна на семьдесят никак не выглядит, так, лет на пятьдесят… и бабушка твоя старушкой никогда не была. Такая у вас порода. Даже наша красотка Томка слегка сдала, чуть располнела, лицо усталое. Стрессы, грим, ночные эфиры… Вероничка немного потускнела, а ты нет. Во-вторых, любимые женщины не имеют возраста. Им всегда двадцать. Вспомни зверевские портреты Асеевой. Златокудрая красавица.

– Ну, ты молодец, сравнил. Асеевой девяносто восемь лет было. А Толя твой – юродивый, хоть и гений, мало ли что ему мерещилось.

– Вообще-то Оксане Михайловне семьдесят четыре бы ло, когда они познакомились, и разница у них меньше тридцати лет, но это неважно. Он ее видел молодой. Она была его музой, а музы старыми не бывают. Я был у нее в Перхушково пару раз в начале восьмидесятых. Удивительная интеллигентность, тонкость… Нет, она старухой не была, а была Толиным спасением. Недаром он умер вскоре после нее.

– Алик, милый, только давай сейчас не будем спорить о гениальности Зверева или Плавинского. Помнишь, какие скандалы ты мне устраивал из-за них, обвиняя в невежестве и тупости?

– Дурак был, прости, – Алик невесело усмехнулся. – Сам во всем виноват. Все могло быть по-другому, если бы не мой гнусный характер. Обижал тебя, оскорблял из-за всякой ерунды, ставил бесконечные условия, или – или… Самоуверенный болван, с задранным кверху еврейским носом.

– Ну вот еще новости! Никакой ты не болван. И не самоуверенный, а уверенный – это разные вещи.

– Ты просто добрая, Викусь, не хочешь никого обижать. Если бы я был чуть мудрее, то могли все эти годы быть вместе. Если бы мог обходить острые углы так же мудро, как ты. Помнишь, в одном из твоих любимых романов неудачник Эшли Уилкс говорит Скарлетт, что Мелани – его единственная сбывшаяся мечта? А я такой удачливый, уверенный могу сказать, что ты – моя единственная несбывшаяся мечта. Вот так, Викусь.

Он встал, взял из ведерка бутылку и налил в бокал. Потом отошел к камину, поворошил угли и бросил еще полено. Вика сделала глоток и посмотрела на него. Алик стоял, облокотясь на каминную полку, и задумчиво смотрел на огонь. «Облокотясь, уставясь в жар каминный…» – вспоминала она, и по спине пробежала дрожь от этих воспоминаний. Сочи. Первая ночь.

– Алик, помнишь, ты как-то сказал, что любил меня отчаянно и еще как-то… очень красиво, но я забыла это слово. Помнишь?

Он отвернулся от камина, посмотрел и улыбнулся. Такой высокий, стройный и по-новому красивый. Налил себе в стакан виски и вернулся к креслу. Сел, помолчал, задумчиво глядя на Вику, и сказал:

– Отчаянно? Да, так и было. Можно сказать тысячу слов о том, как я любил тебя. Но всякое отчаяние со временем проходит, забывается. Я всегда люблю тебя, только уже без отчаяния. Когда-то у нас полыхали нешуточные страсти, я обижал тебя, причинял боль все из-за этого отчаянного желания владеть тобой единолично, разрушить твой семейный мирок, отнять тебя у Стаса. Но все прошло, и я бесконечно благодарен судьбе, что в моей жизни есть ты. Благодарю за эти вечера, за то, что ты приезжаешь такая красивая, сидишь, слушаешь мою игру и на глазах у тебя слезы. Ты – самый дорогой для меня человек. Ты и Анюта. А на отчаянные страсти я больше не способен, Викусь, хватит. Поэтому меня вполне устраивают легкие, необременительные связи с молодыми мымрами, – он рассмеялся. – А для души у меня есть ты. Моя вечная Муза, хотя не уверен, что у дельцов бывают музы.

– А ты никакой не делец, Алик. Ты музыкант и поэт, у тебя просто обязана быть Муза. Пусть это буду я.

– Договорились. Музыкант – спорно, но возможно. А насчет поэта ты погорячилась. Я в жизни не написал ни строчки, повторяю чужое. Но ты – моя Муза, длинноногая девчонка в мини-юбке и в высоких замшевых сапогах. Такой я тебя увидел двадцать лет назад. За тебя, моя Муза!

Они чокнулись и выпили. У Вики слегка закружилась голова, от воспоминаний или от вина. Было грустно, но грусть была сладкой, приятной…

– Викусь! Опять глаза на мокром месте? Что-то у нас сегодня такой грустно-мрачный вечер? Это я на тебя тоску нагнал. Ну-ка давай поднимем градус настроения! Сейчас что-нибудь веселое сыграю. Пей, моя девочка, это плохое вино… – засмеялся он и долил ее бокал.

Сел к роялю, подмигнул Вике и стал играть вариации на тему рок-н-ролла, потом джаз и опять рок. С каждой минутой настроение не только поднималось, но взлетало.

Вика отбивала ритм каблучком, покачиваясь в такт на диване. Заиграв знаменитый «Рок вокруг часов», Алик встал и играл, отстукивая такт ногой.

– Викусь, покрутись, что сидишь? Давай! – весело улыбаясь, крикнул он ей.

И Вика, скинув туфли, стала танцевать в ритме зажигательной музыки. Ей было весело, хотелось двигаться, смеяться и даже подпевать.

– Давай, давай, медвежонок мой неуклюжий, тряхнем стариной! – подбадривал Алик, извлекая из рояля какие-то немыслимые звуки, никакого отношения к Биллу Хэйли уже не имеющие. Это была феерия рок-н-ролла, казалось, еще немного, и старый рояль тоже начнет подпрыгивать в такт.

Вика смеялась, она знала, что движется легко и красиво. Про медвежонка он так, шутки ради. Когда Алик закончил, она без сил повалилась на диван.

– Ох, не могу, голова кружится! Пить хочу.

– Шампанского?

– С ума сошел, я и так еле на ногах держусь. Просто воды.

– Хочешь, чай сделаю? Или кофе?

– Нет, не надо. Воды налей, только холодной.

Вика чувствовала, что голова кружится не от танцев, просто слишком много выпила сегодня. Надо идти спать. Алик принес стакан воды со льдом и лимоном. Вика выпила, и стены перестали плыть перед глазами.

– Все, Алик, пойду спать. Устала я от твоих танцев.

– Зато я тебя развеселил немного.

– Это точно, – засмеялась она. – Ты знаешь, как поднять настроение.

– Проводить тебя наверх, Викусь?

– Обижаешь! Я, конечно, напилась, но не до такой степени, чтобы дорогу не найти.

– Ну, ладно, иди, ложись. А я пойду Кузе воды налью, он, наверно, всю уже вылакал. Камин догорит, и я тоже отправлюсь спать. Спокойной ночи, малыш.