Между любовью и любовью - читать онлайн книгу. Автор: Галина Лавецкая cтр.№ 91

– Ну, Вика, перестань! Сыграно неплохо, потому что тема близка мне – переживания неразделенной любви, – он усмехнулся. – Но до лучшего далеко. Как эту вещь играли Нейгауз-старший или Рихтер! Вот это было исполнение…

– Не прибедняйся. Знаешь же, что талантлив. Сам говорил, что твой профессор так и не простил тебе, что ты ушел.

– Да, старик был кремень! Считал предателем, три года вкладывал в меня, а я бросил. Только на восьмидесятилетии своем снизошел до разговора со мной. Сказал: «Дурак ты, Алексей, мог быть лучшим. Андрей с Колей за тобой шли, а посмотри на них! Исполнители с мировым именем!» Но все-таки обнял меня, может, и простил – не знаю. Жалко старика, гениальный пианист был.

– Вот видишь, кем ты из-за своей лени не стал.

– Да там много всего было, Викусь. Так уж совпало. Конечно, хотелось гулять, по кабакам таскаться. А как представлял, что надо работать по много часов в день, и так всю жизнь, заметь. Каждый день… как-то не очень бодрила эта мысль. Я тогда с Никитой познакомился, и мы начали свой бизнес, деньги появились. У меня английский хороший был, а у него не очень. Так что я иностранцев окучивал. Таскал их по мастерским, подвалам, продавал картины, светился, конечно. Ну и прихватила меня контора. Не на валюте, слава богу, а так, на ерунде. Я тогда джазом увлекался, старик на меня ногами топал, когда я шутки ради ему свои аранжировки Моцарта демонстрировал. А прихватили меня в «Интуристе» с альбомом Арта Тэйтума и Гила Эванса, я знакомому журналисту заказывал, и он привозил. Давал ему деньги, он покупал пластинки, кое-какие шмотки, книги. Вот в тот раз, кроме пластинок, две книги издательства «Посев» были – Мандельштам и Цветаева. Хорошо, что стихи, а не Солженицын. Отец при всех своих связях еле отмазал. Но все равно нервы помотали. Стучать предложили, а я отказался – не мое это. Ну и сказали прямым текстом, чтобы о карьере исполнительской, о гастролях заграничных даже и не мечтал. В лучшем случае в ресторане лабать буду или в провинции в музшколе. Плюнул я на все это, двадцать лет было, сопляк, но с характером. Армия мне не грозила, отец давно уже справку сделал. Устроил на теплое место, и начали мы с Никитой большие деньги делать. Но я уже научен был, осторожно работал. Проверялся как Штирлиц. Вот такие дела, Викусь, – Алик невесело усмехнулся, подошел к ней и налил шампанское. – Пей, моя девочка.

Вика взяла в руки бокал, засмеялась и нараспев прочла:

– Дальше забыла, но это вино прекрасное. За тебя, милый, за твой талант.

– Дальше? А дальше вот:

закончил Алик.

– Нет, это не про нас, так мне не нравится. Вот лучше:

– Да, так лучше, – кивнул он. – Ты – мой маленький рифмоплет.

– Да. Обычный рифмоплет, ничего за этим нет, а у тебя музыка, – грустно сказала Вика и, помолчав немного, продолжила:

– Нет, Викусь, ты очень талантлива. Я всегда говорю – пиши. Пиши, только без шуточек.

– Не знаю. Как-то не пишется, – задумчиво сказала она, а потом, улыбнувшись, прочла:

Алик засмеялся, взял ее руку и поцеловал.

– Смешная моя девочка! Когда ты родилась, все окрестные феи натащили в твою колыбель столько разных даров – выбирай любой. А ты тут придумываешь, грустишь о чем-то. Хочешь, поиграю еще?

– Очень хочу.

Алик вернулся к роялю, сел, посмотрел на Вику.

– Гершвина хочешь? «Рапсодию в блюзовых тонах»?

Вика кивнула, и он заиграл. Она много раз слышала «Рапсодию» в разном исполнении, и то, как играл Алик, было необычно – лирично и чуть печально. Закончив, он посмотрел на Вику.

– Ну как?

– Чудесно. Мне очень нравится.

– Да, хорошая вещица получилась. Не Цфасман, конечно, но неплохо. Я кульминацию немного изменил, заметила?

– А раньше ты Гершвина никогда не играл.

– Вернулся к своим студенческим увлечениям. К тому, за что меня старик ругал. Сейчас играю много джазовых вещей, вообще много играю. Времени-то свободного полно. Вот послушай еще.

Он заиграл незнакомую Вике вещь. Джаз классический, но она точно не слышала этого. А у них в арт-кафе были очень сильные джазовые исполнители. Красивая вещь. Даже слезы наворачиваются. Алик просто гений. Вот дурак, как он мог бросить музыку. Когда закончил, она спросила:

– Что это было? Никогда не слышала раньше.

– Это старая вещь, да я еще переделал немного. Чик Кориа «Бразилия», но в моей аранжировке. Нравится?

– Ты еще спрашиваешь? Видишь же, до слез… Счастливые вы, музыканты… Можете своей игрой пробуждать в людях такие чувства! Я думаю, только музыка действует так сильно. На меня, во всяком случае. Как ты мог отказаться от этого, не понимаю? Сделал из призвания хобби, обидно!

– Да ладно, Викусь, что сделано, то сделано. Я ни о чем не жалею. Жил, как хотел, сам все решал, мне нравится моя жизнь. Играю для себя, вот для тебя, просто для удовольствия. Могу себе позволить. А слава? Заманчиво, конечно, но это такая зависимость! И рабский труд. А хочется быть свободным. Нет, все правильно. А что ты загрустила, маленькая? Давай выпьем за этот вечер, за твое возвращение…

– Да ты же не пьешь, бокал вон полный…

– Я себе виски немного плесну. Пойду только лед принесу.

Он вышел. Вика задумчиво смотрела на огонь в камине. Вся ее тоска, мысли о Стасе, о Нью-Йорке – все исчезло. Ей было хорошо, спокойно, не хотелось двигаться и не хотелось, чтобы вечер заканчивался.

«Как там Воланд говорил? Праздничную полночь всегда приятно немного продлить», – подумала она. Вернулся Алик со стаканом и ведерком льда.

– Положить тебе лед? – спросил он, наливая ей шампанское.

Вика покачала головой. Он сел в кресло напротив и поднял стакан.

– Ну давай, радость моя, за все хорошее.

Вика выпила, поставила бокал, он качнулся, и она едва успела подхватить его.