Занзибар, или последняя причина - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Млечина, Альфред Андерш cтр.№ 82

Ему удалось удивить ее. Но сначала она произвела кое-какие расчеты в уме. Тридцать у меня было, потом добавилось восемнадцать, потом он добыл мне еще тридцать пять, это составляет восемьдесят три тысячи лир, он уже профинансировал мне ту самую безупречную маленькую операцию, а теперь еще появляется работа по профессии, наверняка неплохо оплачиваемая, какое-то место у меценатов клуба равнодушных убийц, значит, я для него кое-что значу.

— Вы готовы хорошо заплатить за мое молчание, — сказала она. — Хорошая работа как награда за молчание, не так ли? — она не ждала от него ответа. — А потом медленная расправа. Сначала хорошее место в Венеции, Падуе или Болонье, а уж потом найдется способ сделать так, чтобы я незаметно исчезла. Потому что уверенности во мне у вас нет, и вы это знаете.

Он покачал головой с почти скучающим видом.

— Вы недооцениваете моих партнеров. Вы недооцениваете себя. — Он вдруг посмотрел на нее взглядом, заставившим ее покраснеть. — Вы очень красивая, — сказал он. — Эти ваши рыжие волосы. Я стар и слишком равнодушен, а то бы я знал, что мне делать, чтобы с вами договориться. Но я живу с Терезой Фалькони. Когда живешь со старой шлюхой, становишься холодным. Лучше пошлю вас к моим деловым партнерам. Они с вами договорятся.

Он знает мою историю. На какое-то мгновение ее даже восхитила та точность выводов, которые он сделал из ее истории. Он знает, что мне конец, если я откажусь от своего бегства, если вернусь в прошлую жизнь, к какому-нибудь итальянскому Герберту или итальянскому Иоахиму, в мир, где все покупается и продается, если я позволю «договориться» со мной, если научусь молчать, молча переводить слова меценатов, если молча буду вносить в бухгалтерские книги огромные суммы за стихи и убийства, накладные расходы эстетов и убийц.

Она встала.

— Значит, таково ваше условие? — спросила она.

Он продолжал сидеть, только пожал плечами и спросил:

— Когда вы дадите мне ответ?

— Сегодня вечером, — предложила она, сообразив, что это самое разумное, что она может сейчас сказать.

— Где?

— Где хотите.

— В семь часов снова здесь, в кафе «Квадри», если не возражаете. — Это прозвучало как предложение, равнодушное и безоговорочное. — Не делайте попытки покинуть Венецию… — Он не договорил, подумал, потом улыбнулся своей белой маской. — Впрочем, почему бы и нет? Путешествуйте спокойно, если хотите. Если хотите сделать глупость. У меня руки длинные, и ими я работаю лучше, чем на короткой дистанции.

Сейчас он просто блефует. Это чистой воды блеф. Она вышла на улицу, постояла у входа в кафе, размышляя, куда ей направиться, поняла, что он не блефовал, вспомнила, как он ждал ее перед лавкой ювелира, наша организация снова работает, группа своих людей, длинные руки, и вдруг, когда колокола на камнаниле пробили половину двенадцатого, ей пришло в голову, что единственная возможность для нее выбраться из Венеции, более того, бесследно исчезнуть — это катер Патрика, Патрик, униженный ангел, лишенный колдовских чар сатана, соломинка, конечно, но единственная соломинка, за которую я могу уцепиться, Патрик, которого Крамер презирает настолько, что даже не включает в свои расчеты, в семь часов на катере слева от Моста Академии, у лестницы между мостом и отелем «Гритти», почему он не появится там раньше, почему не заберет меня скорее, почему так поздно, когда уже стемнеет, если бы я только знала, где он сейчас, но искать его не имеет смысла.

Она решительно пошла прочь от кафе «Квадри», миновав его и увидев Крамера все еще сидящим за столиком, снова повернула к пассажу, прошла по узкому, заполненному людьми пространству, вышла на Кампо-Сан-Бартоломео, открыла дверь, звонок оповестил о ее приходе, на этот раз очень быстро, потому что она сразу же закрыла за собой дверь.

Он стоял за прилавком, в кругу света, отбрасываемого светильниками из позолоченного металла, маленький, в костюме в тонкую полоску на фоне темного полированного дерева; узнав ее, он сделал шаг назад.

— Вот, — сказала Франциска. — Я возвращаю вам ваши деньги.

Она вынула купюры, которые Крамер сунул в карман ее пальто, и положила их на прилавок, освещенный ярким светом.

— С тем человеком, который был тогда со мной, я не имею ничего общего, — сказала она.

Она увидела его изогнувшиеся от изумления брови, страх, удивленное выражение лица, чувства, никогда не переживаемые прежде, исчезнувшую окаменелость; она повернулась к выходу, но он одним прыжком оказался у двери, преградив ей путь.

— Но почему?.. — спросил он, пытаясь понять хоть что-нибудь.

— Вы знаете «Венецианского купца» Шекспира? — спросила она.

Значит, я не ошибся, она действительно не умеет защищаться. Опытная женщина, которая не умеет защищаться. Он удивленно кивнул.

— Когда я думаю о Шейлоке, — объяснила она, — я начинаю ненавидеть Шекспира.

— Пожалуйста, возьмите деньги, — сказал он. Он не пускал ее к двери. Она моя дочь.

Франциска покачала головой. Она уже держалась за ручку двери, которая вот-вот должна была зазвенеть.

— Могу я для вас что-нибудь сделать? — сказал он, почти отчаявшись.

Она убрала руку, потому что внезапно у нее мелькнула важная мысль.

— Не знаете ли вы хорошего врача, здесь, в Венеции? — спросила она.

Он сразу все понял. Она почувствовала, как по ней, по ее телу скользит его взгляд, робкий, мерцающий, как блеск его камней.

— Доктор Алессандри, Кампо-Манин, — быстро ответил он. — Знаменитый врач. Мой друг. Записать вас к нему?

Она покачала головой и через дверь с зазвеневшим колокольчиком вышла на площадь, на которой на сей раз ее никто не ждал.

Фабио Крепац, вторая половина дня

Фабио сдал скрипку в гардероб оркестра и с несколькими коллегами пошел обедать; перед большими репетициями, которые длились до вечера, музыканты обычно обедали вместе в кафе неподалеку от театра; громкие беседы за столом помогали им настроиться друг на друга, они критиковали маэстро, дирекцию театра, певцов или спорили на политические темы. Старый Симони, который играл в «Орфее» на одном из трех контрабасов, вовлек Фабио в разговор о своем праве на пенсию и возможном размере этой пенсии, которой он просто не мог дождаться. Они обсуждали соотношение денежной суммы и семейных обязанностей Симони — конечно, денег хватать не будет, и Симони придется давать частные уроки, чтобы как-то свести концы с концами, — и Фабио подумал о том, что и он в один прекрасный день станет пенсионером. Мысль, что он закончит свою жизнь как пенсионер, пенсионер театра Фениче, пенсионер музыки, развлекла его. Забавно: начать свою жизнь как революционер и закончить как музыкант на пенсии. Правда, подумал он, быть музыкантом на пенсии в любом случае лучше, чем революционером на пенсии. Мир был полон революционеров, ушедших на пенсию, и деньги, которые им выплачивались, были иногда целым богатством по сравнению с теми крохами, которые ждали старого Симони. Это было несправедливо. Старый музыкант всю жизнь стремился пробудить в душах своих слушателей, туповатых, погрязших в своих серых буднях людей, страсти, глубокие переживания, чувство прекрасного и мудрые мысли, в то время как пенсионеры от революции не совершали ничего хорошего, только пробуждали надежды, которые не исполнялись.