Умягчение злых сердец - читать онлайн книгу. Автор: Вера Колочкова cтр.№ 35

– А вы сразу к нему переехали?

– Нет, не сразу, а когда бабушка умерла. Да она и не собиралась умирать вроде, сидела в кресле перед окном, сидела… Мамы в тот вечер не было, я подошла к ней, спросила что-то, а она не отвечает… Я села на диван и стала ждать, когда мама придет. Страшно было…

Тая цепко ухватила обеими ладошками кружку, но пить не стала. По выражению ее лица было заметно, с какой мукой она вглядывается в пережитое.

– Потом бабушку хоронили… И Филипп на похоронах тоже был. И мама на него смотрела с благодарностью, потому что он денег на похороны дал. А после похорон она мне объявила: «После сорокового дня мы в дом к нему переезжаем, я замуж выхожу… Надеюсь, и тебя он полюбит, как родную дочь». Смешно, Кира Владимировна, правда? Как родную дочь…

– Не смешно, Тая. Мама же не знала. И предположить не могла. Всякая женщина хочет замуж и хочет, чтобы дом свой был и чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Это же понятно.

– Ну да, понятно, я ж не спорю. Все было, как мама хотела. Дом большой, комнат много, наряды новые, жизнь тоже новая и прекрасная. И даже по дому ничего делать не надо – для этого домработница есть. Меня в школу отвозят-привозят, и комната у меня удобная, на втором этаже, в отдельном отсеке. И кровать с пологом. За веревочку потянешь – полог опустится, еще раз потянешь – откроется. Мне так нравилось в этой кровати спать… Пока однажды ночью Филипп не пришел ко мне в комнату и не разбудил меня. Я так испугалась, что чуть не задохнулась от страха, когда он…

– Тая, господи… У меня мороз по коже… Он что, изнасиловал тебя?! Восьмилетнюю?

– Нет, нет… Этого не было, но… Кто его знает, лучше бы сразу изнасиловал. А так… Когда тебя трогают горячие дрожащие руки… Во всех местах, долго и подробно… А ты лежишь, и ничего не понимаешь, и боишься до ужаса. Нет, я не могу объяснить, вы все равно не поймете.

– Ну почему же.

– Нет, Кира Владимировна, не поймете. Я даже названия этому ужасу придумать не могу.

– Это называется – совершение развратных действий в отношении несовершеннолетнего лица, Тая.

– Ну, это в ваших протоколах так называется, сухо и по-протокольному. А на самом деле… Это такое мерзкое ощущение страха и беспомощности. И стыда. Такого стыда, о котором нужно молчать, чтобы не обнаружить его, иначе… Иначе жить нельзя. Я ведь никогда и никому даже не пыталась рассказать об этом. Вам первой рассказываю.

– А маме?..

– А маме – тем более. Перед мамой почему-то больше всего стыдно было. Она меня родила с больным сердцем, подвиг совершила, а я… Да нет, что вы, я не могла. Но знаете, все время втайне надеялась, что она как-то почувствует мои страдания, в глазах разглядит, что ли… Мне казалось, мое страдание живое и оно умеет кричать и звать на помощь. А потом стало казаться, что я с ним свыклась, что ему понравилось жить во мне… Бывает ведь, что человек всю жизнь живет и страдает. Иные для того и приходят в этот мир, чтобы страдать. И ничего, привыкают как-то.

– Ну уж… Скажи еще, страданиями душа совершенствуется!

– Да, если хотите. Только это не мой случай. У меня душа так и осталась несовершенной, трусливой и обиженной. На маму обиженной. Ну как, как она могла ничего не замечать? Почему в глазах моих ничего не увидела, материнским сердцем не почувствовала? Может, она меня просто не любила, а, Кира Владимировна?

– Не знаю, что тебе ответить, Тая… У меня нет опыта материнства. Но я думаю, Насте и в голову не пришло о чем-то таком…

– Да. Хорошее оправдание – в голову не пришло. В одну голову почему-то приходит, другую обходит. Знаете, я иногда думаю, что неплохо бы ввести специальный документ на соответствие материнству, какой-нибудь государственный сертификат. А что? Наверняка несчастных детей стало бы меньше на этом свете. Не удалось получить сертификат, не прошла тесты-экзамены, значит, не смей беременеть!

– Не обижайся на маму, Тая. Ее не вернешь, а твоя обида – штука очень опасная. Если годами держать в душе обиду, она, как правило, перерастает в болезнь. В конце концов, мама тебе жизнь дала…

– Ну, вы прямо как та московская тетя Женя! Лучше спросите, нужна ли мне такая жизнь?

– Не буду я спрашивать. А обиду на маму постарайся как-то изжить, это очень важно. Понимаешь, мы все в этом смысле одинаковые, все до поры до времени храним в душах обиды на матерей… У кого большие обиды-камни, у кого мелочные обидки, как надоедливый мусор. Я тоже, знаешь, когда маленькая была, на маму обижалась, и еще как! Я ж без отца росла, а у мамы характер суровый был, она тогда следователем в убойном отделе работала. Весь день среди мужиков, к ночи придет домой злая, уставшая, сорвется на меня, накричит. И денег вечно не было, зарплата маленькая…

– Ну, вы сравнили, Кира Владимировна! Одно дело – на работе занята, а другое… Когда на работе занята, это понять можно, пусть кричит. Наоборот, пожалеть надо. А если ничем не занята? Когда мы к Филиппу переехали, мама же целыми днями ничего не делала, красивой жизнью наслаждалась. А потом сама увидела… Филипп ночью из моей комнаты выходил и с ней в дверях столкнулся. Ведь все ясно было как божий день! Я слышала, как она кричала, когда он ее в спальню по коридору тащил… Я тогда с надеждой уснула, что завтра все кончится наконец и мы с мамой уйдем из этого дома… Но ничего не кончилось. Она утром даже к завтраку не вышла. Филипп меня вместо школы в Отрадное увез, к тете Руфине. Я плакала всю дорогу… А потом…

– Да, Таечка, я знаю. Потом тебе сказали, что мама умерла.

– Да, от сердечного приступа. Скажите… А она правда умерла от сердечного приступа?

– Ты уже спрашивала. Да, это правда. Экспертиза показала, что именно так. По крайней мере, не было других оснований, чтобы… Я тогда проводила дознание, но я ж не знала… Я даже предположить не могла… И не удосужилась поговорить с тобой, в чем теперь ужасно раскаиваюсь, как сама понимаешь.

– Да бросьте, Кира Владимировна. Я бы вам все равно ничего не сказала. Никакая сила на свете не могла бы меня заставить вывернуть наизнанку свой стыд. Бросьте.

– Но я бы психолога пригласила.

– И что? Думаете, я бы психологу рассказала? Да я тогда вообще говорить не могла… Когда узнала, что мамы больше нет, сразу изнутри все заморозилось. Тем более Филипп не разрешил мне быть на похоронах и с мамой проститься. Сказал, что это для меня стресс. И что он теперь будет моим опекуном и что я у тети Руфины в Отрадном жить буду, а он будет меня навещать. Только мне уже все равно было. Нет, стыд и страх никуда не делись, но тоже будто заморозились. Я ж поняла, как он будет меня навещать…

Тая опять усмехнулась, глянула Кире в глаза, будто проверяя, какое впечатление производит ее рассказ на собеседницу. И продолжила на той же насмешливой горькой ноте:

– Нет, он часто не приезжал, только на праздники. На Новый год, на майские, на мой день рождения… Всегда с подарками, с улыбками, шутками… Добрый такой дядюшка, опекун и кормилец. А глаза все равно немного испуганные, немного виноватые. Несчастные какие-то изнутри, будто больные. Сажал меня на колени, осторожно так оглаживал, шептал на ухо – девочка моя, любовь моя, жизнь моя… Единственное, что у меня есть… Потом руки становились горячими и дрожащими, и он прижимал меня к себе и начинал стонать, как раненый зверь. Было больно, но я терпела, боялась пошевелиться. Казалось, если пошевелюсь, он сомнет меня, как пластилиновую куклу. Потом вдруг отталкивал от себя, рычал в спину – уходи, уходи в свою комнату…