Расплата - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Семенихин cтр.№ 37

Раскрасневшаяся и помолодевшая Надежда Яковлевна суматошно носилась из кухни в скромно обставленный зал, расставляя на белой с махорчиками скатерти обильное угощение, в то время как их сыновья Гришатка и Веня открывали в коридоре бутылки с вином, лимонадом и минеральной водой, не без того, чтобы не прислушиваться к взрывам смеха и веселым голосам взрослых, доносившимся из зала.

Так происходило всегда, и даже в этом, лихом от беды, сорок втором году традиция не была нарушена. Однако военное время внесло свои суровые коррективы. Сыновей Вени и Гриши не было давно уже в доме, любимые ученики, как правило старшекурсники, тоже сменили скромные студенческие костюмчики на всех выравнявшую и подтянувшую военную форму, а заодно и адрес студенческого общежития на номер соответствующей полевой почты, но всему наперекор Александр Сергеевич и Надежда Яковлевна решили отметить семейную дату, и все было, как прежде, только стол не ломился от щедрых донских яств. Не теснились на нем расписные блюда и тарелки с закусками, не стояла в затейливых вазочках азовская паюсная икра, не возвышались величественно над тарелками серебряные головки бутылок с цимлянским и донским игристым, отсутствовало большое фамильное блюдо с дымящейся индейкой, зажаренной с хрустящими корочками по всем правилам кулинарного искусства, не снимались с видавшей виды и много на своем веку послужившей сковороды горячие блины из знаменитой на Дону муки крупчатки. Вместо всего этого Якушевы угощали гостей обыкновенными котлетами с макаронами, яичницей и ливерной колбасой.

И все-таки, несмотря на карточки и опустевшие полки продовольственных магазинов, удалось Надежде Яковлевне добыть два десятка раков и даже изготовить свой традиционный торт «наполеон», который был встречен гостями дружными аплодисментами. А их, гостей-то, было сначала всего четверо. Виктор Павлович Рудов, заметно поседевший, но с неизменным ежиком волос, как у нашумевшего авантюриста Керенского, так и доживший холостяком до своих семидесяти лет, но по-прежнему бравый и подтянутый, сохранивший осанку заправского кавалера-сердцееда; преподаватель математики Николай Ильич Башлыков, маленький старичок, не без труда выговаривающий букву «р», с землистым цветом лица, залысинами и подбородком, на котором вальяжно разместилась крупная бородавка; преподаватель начертательной геометрии Иван Иванович Мигалко, сильно картавящий латыш, смахивающий быстрыми движениями и прищуром глаз на часового мастера, старающегося определить причину поломки отданного ему в починку механизма; да опирающийся на отделанную под ореховое дерево палку Степан Бенедиктович Залесский, поляк по происхождению, человек с блеклыми зеленоватыми глазами, любивший распространяться о своих не всегда существующих болезнях и аристократических предках.

Пока они, покуривая, толклись в коридоре, в доме появился малость припоздавший сосед Александра Сергеевича, горбоносый врач Александр Григорьевич Водорезов. Среди пожилых, увядающих стариков педагогов он отличался высоким ростом и такой крепкой костистой фигурой, какой любой из них мог только позавидовать. Сграбастав в охапку гладко выбритого, облаченного, несмотря на жару, в темно-синий фрак из дорогого старомодного сукна именинника, доктор сжал его в своих могучих объятиях и трижды расцеловал, патетически воскликнув при этом:

— Держись, голуба моя, дай теперь и мне до твоих астматических ребрышек добраться.

— Осторожнее, Александр Григорьевич, — взмолился было хозяин дома, но тот трубно возразил:

— Ерунда, дорогой, выдержат твои косточки! Глядишь, и астму твою из них вытрясу.

Водорезов запустил в глубокий карман своих летних парусиновых брюк огромную руку и, вытаскивая ее назад, громогласно воскликнул:

— Ты ведь прекрасно знаешь, Саша, что дядя доктор на чужие именины без подарков не ходит. На-ка, получай, — и с этими словами извлек из глубокой штанины черный маленький бюст.

Вся Аксайская знала, что «строгий доктор», так именовали тут Водорезова, в свободное от работы время долбит из камня небольшие фигурки и часто их раздаривает своим знакомым. На этот раз очередь дошла и до Александра Сергеевича. Он обрадованно взял в руки бюстик, стал рассматривать сам себя.

— Действительно похож, — пробормотал он польщенно.

— Да чего там «действительно»! — вскричал Рудов. — Ты вглядись получше. Смотри, как точно схвачены твои черты. Лоб мыслителя, глаза, прикрытые незаменимыми очками, твои, извини меня, не совсем гвардейские, а малость покатые плечи, причем одно, как и в жизни, выше другого.

— Чудесно, чудесно! — картавя, воскликнул Мигалко, а Николай Ильич Башлыков неопределенно произнес:

— Да-а.

— Вам бюст не понравился? — круто обернулся к нему Водорезов.

— Да нет, — вступил неожиданно в разговор Залесский, — оно, конечно, недурственно, но Клодт ваял лучше, ха-ха.

— Так вы и идите к своему Клодту, — вспыхнул неожиданно Водорезов, метнув на обидчика свирепый взгляд, — а скромного провинциального лекаря оставьте в покое.

Александра Сергеевича покоробила эта неожиданная вспышка, и он решительно положил руку на плечо доктора.

— Ну что вы, что вы, милейший сосед, — сказал он примирительно. — Ваш подарок великолепен. Я его на самое видное место на комоде поставлю. Да, Наденька?

— Разумеется, Саша, — откликнулась хлопотавшая у стола Надежда Яковлевна. — Спасибо вам, Александр Григорьевич. До чего же вы точно схватили все черточки Сашиного лица. Мы и не ожидали такого сюрприза.

Лысоватый Залесский смущенно покашлял. У него была укоренившаяся привычка покашливать в тех случаях, когда возникала неловкость, порожденная среди присутствующих его язвительностью.

— Вы уж не обессудьте, — пробормотал он, — какой из меня ценитель искусства, так, дилетант, не больше.

Хозяин дома примирительно посоветовал:

— Ты его действительно прости, любезный Александр Григорьевич. Прости по пословице: «Юпитер, ты сердишься, значит, не прав».

— Еще неизвестно, кто из нас Юпитер, а кто презренный раб, — пробормотал доктор. — Впрочем, я тоже извиняюсь за то, что принял это сравнение всерьез.

Мигалко обнажил в ухмылке желтые крупные зубы, делавшие его похожим то ли на китайца, то ли на японца:

— Прости его, пожалуйста, любезный Александр Григорьевич. Кто из нас, живущих в этом подлунном мире, не ошибается. И притом не забывай, что критику и самокритику надо любить.

Крутоплечий доктор гулко расхохотался.

— Критику и самокритику? — переспросил он. — Хотел бы я увидеть того дурака, который бы ее на самом деле любил. А?

Повеселевшие гости стали занимать стулья за раздвинутым столом. Звякнули ножи и вилки, чья-то рука потянулась к блюду с хлебом, а другая к солонке. Близоруко щурясь, Александр Сергеевич стал наполнять бокалы вином, а тем из стариков, кто еще не окончательно сдал перед крепкими напитками, наливал коньяк и ликер «шартрез» из маленького фарфорового графинчика, в каких в ту пору выпускался он на знаменитом Новочеркасском ликеро-водочном заводе. Такие графинчики изготавливались в виде жирафов, пингвинов, медведей.