– Перейдем к делу, – наконец произнесла она. – Почему вы пришли ко мне?
Элизабет обхватила подлокотники кресла и нагнулась вперед. Живот, похожий на огромный шар, лежал у нее на коленях. Голос звучал так же деловито, как и в самом начале.
– Я хочу у вас кое-что купить – вашу помощь и осведомленность. И я хорошо вам за это заплачу.
8
Деирдре спрыгнула с мерина, немного не доехав до конечной цели, и повела его дальше, держа под уздцы. Дорога шла в гору. Копыта коня постоянно соскальзывали, он то и дело останавливался.
Здесь были густые нетронутые джунгли. Ближайшие поселения находились за много миль от этого места. После недавнего ливня от земли поднимался пар. Прозрачная влага капала с длинных нитей мха, повсюду свисавших с деревьев, словно волосы. Деирдре постоянно приходилось отодвигать в сторону лианы, которые цеплялись за нее на каждом повороте. Тропа сильно заросла. Кроме того, она была узкой и скользкой, на каждом шагу девушка поскальзывалась и с трудом удерживала поводья.
Деирдре с облегчением вздохнула, когда наконец увидела красные утесы. По этому ориентиру она поняла, что почти добралась до места назначения. За расколотой каменной глыбой ирландка проехала вперед еще немного, до кривого скального дуба, и привязала коня к выступавшему корню. Отсюда было уже совсем близко. Еще один крутой отрезок пути вверх, на холм, потом за громадными папоротниками – налево, в заросли, и наконец с холма еще шагов сто вниз, в лощину, где Эдмонд построил хижину между скалистых утесов.
Раньше он скрывался в другом месте, но во время восстания его обнаружили охотники за рабами, после чего он нашел себе новое убежище в нескольких милях от прежнего. Мессы, которые он правил в этой глуши по воскресеньям, почти никто не посещал. Ирландские батраки и служанки опасались наказания за приверженность к католической вере. Лишь изредка кто-нибудь решался уйти тайком с плантации хозяина, чтобы исповедаться или причаститься. Несмотря на это, Эдмонд безропотно нес свою службу. Его веру ничто не могло поколебать.
Пробираясь сквозь заросли, Деирдре услышала условный свист. Хижину Эдмонда можно было заметить, только став прямо перед ней. Она была сколочена из нескольких досок, щели между которыми были законопачены землей и мхом.
Эдмонд сидел на поваленном стволе и брился с помощью ножа, который Деирдре недавно ему принесла. Маленькое зеркальце мужчина закрепил в развилине.
– Деирдре! – радостно улыбнулся он. – Ты пришла как раз вовремя, чтобы подержать зеркальце. Оно постоянно падает, и я уже дважды порезался.
Кровь действительно сочилась из свежих ранок: одна была под правым ухом, другая – возле носа. Девушка приподняла юбку и промокнула подолом порезы, а потом взяла у Эдмонда нож.
– Давай я. А то ты так сам себя зарежешь.
Ирландку всегда умиляло то, что Эдмонд уделял большое внимание личной гигиене, несмотря на тяжелые жизненные условия. Он не только каждый день брился, но и чистил зубы с помощью тряпочки и пасты, которую Деирдре для него готовила. А две рубахи, которые у него были, Эдмонд стирал каждую неделю в близлежащем ручье.
Деирдре иногда подстригала священника и штопала его камзол, если возникала такая необходимость. Она регулярно приносила ему еду, как и на этот раз: сыр и хлеб из кукурузной муки, несколько вареных яиц – настоящие деликатесы, которыми Эдмонд разнообразил свой скудный рацион.
Соскабливая щетину, девушка наблюдала за тонкими запястьями пастора. Когда же он наклонился, чтобы лучше видеть свое отражение в зеркале, она заметила, как сильно выступают его ребра. За последние недели поста Эдмонд совсем отощал. Словно в этой глуши было недостаточно мучений! Он вбил себе в голову, что, соблюдая аскезу, почитает Господа. Пастор почти ничего не ел. К счастью, до Пасхи оставалось всего несколько дней.
Деирдре закончила брить его, сложила нож и осмотрела результат своей работы. Лицо Эдмонда выглядело молодым, свежим и беззащитным. Ему исполнилось двадцать пять, но иногда Деирдре казалось, что она старше его. Пастор напоминал ей простодушного ребенка. Он свято верил в человеческую доброту, хотя суровая судьба уже много раз доказывала ему обратное. Одежда, которую Эдмонд так тщательно стирал, износилась до дыр. Его постоянно кусали комары, лицо обгорело под ярким солнцем. Деирдре достала для него москитную сетку, но Эдмонд зачастую забывал прятаться под ней перед сном. При виде его девушку все чаше мучили угрызения совести. Тощий, одинокий, находящийся вдали от всего, что могло бы хоть немного облегчить ему жизнь… Если бы она осталась с Эдмондом здесь, в лесу, и разделила бы его участь, он не находился бы в таком жалком состоянии. Она бы каждый день следила за тем, чтобы он ел вдоволь. Возможно, тогда она смогла бы убедить его оставить такую жизнь и вернуться в Дублин, на родину. Там у него было блестящее будущее.
Отец пастора был богат и занимал высокое положение в обществе. В Дублине у Эдмонда была бы настоящая церковь, а не хижина в джунглях, которую он именовал церковью. Впрочем, сил Деирдре не хватило бы на то, чтобы жить с ним в столь жалких условиях. Бог должен ей помочь, она ведь любит Эдмонда больше всего на свете, пусть он и был рукоположен в священники. (Возможно, за это чувство Деирдре будет однажды гореть в аду.) Но ее желание спать в чистой постели и регулярно есть было сильнее любви.
С одной стороны, она проклинала себя за малодушие – ей было больно видеть, как Эдмонд страдает; с другой – она испытывала облегчение. Каждый день, проведенный рядом с Эдмондом, она пожирала его глазами, и ей казалось, что он спасает ее душу.
Для того чтобы успокоить свою совесть, Деирдре принесла ему несколько книг, которые выпросила у леди Элизабет, – приключенческие романы о храбрых рыцарях и отважных мореплавателях, доставшиеся миледи в наследство от первого мужа. Хоть что-то хорошее осталось от этого негодяя! Эдмонд очень обрадовался неожиданной возможности почитать, его лицо просияло от восторга.
С тех пор девушка желала одного: снова увидеть его таким же счастливым.
Удрученная, Деирдре вертелась вокруг Эдмонда, держа в руках маленькое зеркальце.
– Сегодня я пришла сюда, чтобы проститься с тобой, – наконец произнесла девушка. – Я хочу уехать с леди Элизабет.
– Ты хочешь… Ох…
Эдмонд сглотнул и умолк. На его лице отразились печаль и страх. Деирдре проклинала себя. Зачем нужно было рубить с плеча и портить последний вечер? Но она приняла решение, каким бы тяжелым оно ни было. Когда-нибудь об этом ведь нужно было сказать! До последнего момента Деирдре была уверена, что останется с Эдмондом, несмотря на лишения. Но потом ей стало ясно, что таким образом она принесет себя в жертву. Разум в конце концов победил – девушке захотелось уехать с острова. Если ради этого придется расстаться с Эдмондом, то так тому и быть. Ее сердце разрывалось, но решение было окончательным. Стоило бы как-нибудь помягче сказать ему об этом, но Деирдре не знала, как это сделать. Кроме того, еще неясно, уедет ли она с Барбадоса следующей ночью. Элизабет поклялась перед Господом, что они смогут это сделать, даже если ей придется лично отправиться к тюрьме и застрелить часовых.