Но как может Татьяна не видеть Александра?
Пусть она может лгать всем остальным, но только не себе. Она целый день боялась дышать, до самого вечера, в ожидании его шагов по коридору. Последние две ночи он останавливался у ее двери, улыбался и здоровался.
Татьяна отвечала, краснея и глядя в пол. Она не могла без дрожи встретиться с ним глазами.
Потом она кормила его.
Потом Даша отводила Татьяну в сторону и снова просила…
Татьяна была полна решимости забыть Александра. Она с самого начала знала, как правильно поступить, и была готова исполнить долг.
Но почему ее унижают и не дают спокойно жить? День за днем, ночь за ночью… Почему с таким хладнокровием растравляют раны?!
По мере того как шли дни, Татьяна все глубже осознавала, что она слишком молода, чтобы скрывать ту боль, которая накопилась в сердце, но достаточно взрослая, чтобы знать: по ее глазам можно читать, как по открытой книге.
Она боялась, что Дмитрий в любую минуту поймет все, стоит ей взглянуть на Александра, или задастся вопросом: погодите, а почему она смотрит на него? Или еще хуже: почему ее глаза так блестят? Почему она не может смотреть на него, как на всех остальных? Как сам Дмитрий смотрит на Дашу? Как Даша смотрит на него?
Смотреть на Александра означало позор и осуждение. Не смотреть – значит наверняка себя выдать.
А Дмитрий, похоже, обладал сверхъестественной способностью улавливать все. Опущенную голову… взгляд украдкой… Его спокойные, подмечающие каждое движение глаза не отрывались от Александра. От Татьяны.
Александр был старше. И лучше умел притворяться.
Обычно он обращался с ней так, словно впервые встретил вчера или сегодня, час назад, может, за час до полуночи, до выпивки, до очередной затяжки. Как бы то ни было, он умудрялся дать понять, что она для него ничто. И он для нее ничто.
Но как? Как он сумел утаить их вечерние прогулки, когда он ждал ее на остановке у Кировского, утаить свои жадные руки на ее груди, свои губы на ее губах и все, что он сказал ей? Как утаил от всех Лугу? Лугу, где он обмывал ее окровавленное тело? Когда она лежала нагая рядом с ним, а он целовал ее волосы и нежно обнимал под неустанный стук своего взволнованного сердца? А когда они оставались одни, Александр смотрел на Татьяну так, будто во всем мире не было никого, кроме нее.
Неужели все это было ложью?
Неужели все это ложь?
Может, так поступают все взрослые? Целуют твои груди, а потом делают вид, будто ничего не произошло? И чем лучше они способны притворяться, тем больше у них жизненного опыта?
А может, они целуют твои груди, и это в самом деле ничего не значит?
Как это возможно? Ласкать кого-то и считать, что это в самом деле ничего не значит?
Наверное, если вы можете проделывать такое, у вас много жизненного опыта…
Татьяна не знала, так ли это, но тоска и стыд не давали покоя. Представлять себя в объятиях Александра, когда он почти забывает ее имя от одной встречи до другой!
Как она мечтала, чтобы все они исчезли!
Но каждый раз, когда Александр сидел за столом, а Татьяна была в комнате и все разговаривали, пока она приносила обед или убирала со стола, она ловила на себе его нечастые взгляды и на какую-то долю мгновения замечала истинное выражение его глаз.
Но в основном их не связывало ничто, кроме бессмысленных жестов. Он открывал для нее дверь, иногда они едва не сталкивались, или, когда она передавала ему чашку, кончики их пальцев случайно соприкасались. И это помогало ей пережить очередной день. До его очередного появления. До следующего счастливого момента, когда им удавалось коснуться друг друга. До того раза, когда он снова ронял:
– Здравствуй, Таня.
Но однажды, когда Дмитрий уже вошел, а Даша не успела выбежать навстречу, Александр, широко улыбаясь, объявил:
– Здравствуй, Таня. Я дома.
И она невольно рассмеялась, а подняв глаза, увидела, что он тоже смеется. Беззвучно.
Как-то, попробовав ее блинчики с творогом, он торжественно провозгласил, что ничего вкуснее не едал. И она сразу воспрянула духом, пока Даша, целуя ее, не прошептала:
– Танечка, тебя нам Бог послал.
Татьяна даже не улыбнулась и заметила, что Дмитрий посмотрел на нее понимающе. Пришлось улыбнуться. Но она поняла, что этого недостаточно. Позже, когда Даша и Александр уселись на диван, Дмитрий громко воскликнул:
– Должен сказать, Даша, я никогда не видел Александра таким счастливым, как за последнее время. Похоже, он нашел свою истинную любовь.
Все улыбнулись, включая Александра, не посмотревшего в сторону хмурой Татьяны. Счастлив? И должен при этом благодарить ее?
Она еще больше насупилась, решив не обращать внимания на происки Дмитрия.
Каждый день она готовила что-то новое, особенно сладкие пироги с разными начинками, потому что их любил Александр. Мог один съесть целый пирог, запивая чаем.
– Знаешь, что я еще люблю? – спросил он однажды.
Сердце Татьяны на миг замерло.
– Картофельные оладьи.
– Я не знаю, как это делается.
Куда девались все остальные? Папа с мамой в другой комнате. Даша отлучилась в ванную. Дмитрия не было. Александр улыбался ей такой заразительной, предназначенной ей одной улыбкой…
– Картофель, мука, немного лука и соль.
– Это из…
Даша вернулась.
Назавтра Татьяна испекла картофельные оладьи со сметаной, и вся семья не могла нахвалиться ее искусством.
– Где это ты научилась? – любопытствовала Даша.
Единственным слабым утешением для Татьяны служило удовольствие, с которым Александр поедал ее стряпню. Самые же спокойные часы она проводила, оставаясь дома одна, готовя и считая минуты до того, как увидит его лицо. За ужином атмосфера постепенно сгущалась, и, когда все вставали из-за стола, она с ужасом ждала: то ли Александр уйдет на службу, что было достаточно плохо, то ли останется наедине с Дашей, что было куда хуже.
Где они уединялись до того, как появилась эта комната? Татьяна поверить не могла всему, что нарассказывал Александр о переулках и скамьях. Даша, неизменно оберегавшая младшую сестру, никогда не упоминала о подобных вещах. И вообще ни о чем не говорила с Татьяной.
Никто ни о чем не говорил с Татьяной.
Татьяна никогда не видела Александра одного.
Он сумел скрыть все.
Но как-то после ужина, когда все поднялись на крышу, Антон спросил у Татьяны, не хочет ли та поиграть в их головокружительную географическую игру. Татьяна ответила, что не сможет вертеться на одной ноге.
– Брось, давай попробуем, – уговаривал Антон, – я тебя подержу.