Пашу он высматривал на всякий случай, хотя знал, что его не должно быть в Луге.
Зина куда-то подевалась.
Пришлось отправиться к полковнику Прозорову. Александр отдал честь и, стоя навытяжку, спросил:
– Трудно работать в таких условиях, товарищ полковник?
Прозоров, лысеющий мрачный человек, хмуро отмахнулся:
– Условия как условия. Военные.
– Нет, в условиях плохой подготовки перед лицом безжалостного врага. Но ничего, завтра мы возобновим работы.
– Старший лейтенант, вы возобновите их сейчас, пока еще есть свет. По-вашему, завтра фрицы устроят себе праздник и не будут нас бомбить?
Александр был совершенно уверен в обратном.
– Лейтенант Белов, – продолжал полковник, – вы только что приехали, но достойно трудились…
– Я приехал три дня назад, – заметил Александр.
– Ах да, верно. Но немцы бомбят линию последние десять дней. Бомбежки были и вчера, и позавчера, не пойму, где вы в это время находились. Каждый день как по часам: с девяти до одиннадцати. Сначала листовки. Потом бомбы. Всю вторую половину дня мы роем могилы и окопы. Основные силы немцев проходят пятнадцать километров в день. Они смяли нас в Минске, Брест-Литовске и дожирают в Новгороде. Следующие – мы. Вы правы, шансов у нас нет. Но не стоит об этом говорить. Я могу ответить только: мы делаем все возможное, а потом умрем с честью. Вот и все.
Прозоров дрожащими руками зажег папиросу и оперся на маленькой столик. Александр уважительно кивнул:
– Да, товарищ полковник. Именно все возможное.
Пока еще было светло, Александр вместе со своими тремя людьми прошелся по передней линии. Проходя мимо солдат, в ожидании сражения куривших и игравших в карты, он был поражен тем, сколько среди них офицеров. Похоже, каждый десятый! Странно. Очень много младших лейтенантов и старших, но были и капитаны, и майоры. И все готовы защищать Родину от врага. Линия фронта. Кто же будет командовать, если даже майоры стоят плечом к плечу с рядовыми!
Александру не хотелось и думать об этом.
Он старательно прочесывал поля вдоль и поперек, заглядывая в лица работающих, но так и не нашел Татьяну. Пришлось снова идти к Прозорову.
– Только один вопрос, товарищ полковник. Здесь находятся добровольцы с Кировского завода. Есть ли еще какое-то место, помимо этого, куда их могли бы направить? Например, дальше на восток?
– Я командую этим участком в двенадцать километров, а об остальных не знаю. Тут последняя линия обороны между Лугой и Ленинградом. Больше ни одной не осталось. Можно только отступить или сдаться.
– Только не сдаться. Лучше смерть.
Настала очередь полковника удивленно моргнуть.
– Возвращайтесь в Ленинград, старший лейтенант Белов, возвращайтесь, пока еще можно. И заберите с собой добровольцев, которых привезли. Спасите хотя бы их.
Наутро, отправившись к Прозорову, Александр увидел, что палатка полковника снята, палки вынуты, а ямки засыпаны. За ночь прибыли подкрепления, и фронт был разбит на три участка, каждый со своим командиром, поскольку стало ясно, что крайне сложно организовать оборону всего с одним командным пунктом. Новая палатка была поставлена в пятидесяти метрах от старого места. Незнакомый командир не только не знал, где Прозоров, но и понятия не имел, кто такой Прозоров. Настало двадцать третье июля сорок первого года.
Александр не успел подивиться на быструю работу НКВД, потому что в девять снова началась бомбежка и на этот раз продолжалась до полудня. Немцы пытались выбить передовую линию обороны. Немного времени осталось до того, как начнется наступление. Либо ему удастся найти Татьяну, либо он останется и будет сражаться до последнего.
Он с тяжелым сердцем прошелся по берегу. Его людей поставили на рытье окопов. Тем, кто умел стрелять, выдали винтовки и предупредили, что за утерю оружия полагается расстрел. Но Александр сам видел, как трое из его людей сразу же после начала бомбежки побросали винтовки и бросились к лесу. Когда налет закончился, они вернулись, смущенно улыбаясь Александру, который только головой качал.
Прошел еще один день. Солдаты занимали позиции по берегу, устанавливали пушки, минировали картофельные поля, грузили выкопанные овощи и отвозили в Ленинград. Александр что-то делал, говорил, ходил, но все это время грудь сжимало словно клещами. Паша погиб, это очевидно. Но где Татьяна? Почему он не может ее найти?
5
Татьяна спрыгнула с поезда и покатилась по откосу, ничуть, однако, не пугаясь. Все это семечки по сравнению с тем, что они проделывали в Луге, когда с разбегу прыгали с крутого берега в воду. Откос по крайней мере порос травой, причем довольно мягкой. Правда, плечо немного ныло.
Она чуть не лишилась сознания, когда набрела на опустевший лагерь в Доготине. Целый день она провела в одной из палаток, не зная, что делать. Купалась в пруду, ела чернику. Привезенные с собой сухари она хранила на крайний случай.
В детстве они с братом наперегонки переплывали Лугу. Паша был немного больше и сильнее Татьяны, но не обладал ее выносливостью. Первые два раза он выигрывал. В третий – проиграл. Татьяна улыбнулась, вспомнив, как негодующе он вопил и как восторженно она визжала.
Она не собиралась сдаваться. Скорее всего Паша и его сверстники отправились в Лугу рыть окопы. Придется идти туда, поискать его, а заодно и Зину и убедить ее вернуться в Ленинград. Достаточно и того, что Паша на ее совести. Не хватало еще мучиться из-за Зины.
Но наутро немцы бомбили деревню. Она спряталась в одном из домов, однако маленькая зажигательная бомба пробила крышу, и деревянная стена загорелась. Она вовремя успела увидеть керосиновую лампу и выбежать на улицу. Через секунду раздался взрыв, воспламенивший три соседних дома и конюшню. Татьяна потеряла все: палатку, рюкзак, сухари и спальный мешок.
Бросившись на землю, она поползла к кустам и забралась под упавший дуб. Немцы бомбили деревню и Толмачево еще целый час. Она видела, как горят кусты, через которые она только что ползла. Пылающие ветви деревьев падали на землю рядом с ней.
Татьяна поняла, что пришел конец. Она умрет, одна под этим дубом, где ее никогда не найдут. Кто из родных захочет ее искать? Она сгниет здесь, а на Пятой Советской откроют очередную бутылку водки, выпьют за нее и закусят соленым огурчиком.
* * *
Когда бомбы перестали падать, она просидела под дубом еще около часа. На всякий случай. Лицо и руки распухли от ожогов крапивы. Ничего, все лучше, чем бомбы. И хорошо, что она догадалась держать паспорт со штампом Красенко в нагрудном кармане рубашки. Без него она далеко не уйдет: ее задержат в первом же сельсовете или на проверочном пункте.
Татьяна вернулась в Толмачево, постучалась в первый попавшийся дом и попросила что-нибудь поесть. Ей разрешили переночевать, а утром она увидела около горсовета военный грузовик, показала паспорт и попросила подвезти до Луги. Ее высадили на восточном конце линии обороны, ближайшем к Новгороду.