Александр встал:
– Позволь заметить, что после того, как ты уже овладел девушкой, о флирте речи быть не может.
Он послушно направился в избу. Улыбающаяся Татьяна села на скамью и доела свою порцию. Раздался выстрел. Через минуту на крыльце показался Александр с пистолетом в одной руке. С другой свисала дохлая мышь.
– Ну как? – самодовольно осведомился он, стараясь говорить уголком рта.
Татьяна поджала губы, но не выдержала и прыснула.
– Ладно-ладно, так и быть. И не обязательно приносить мне военные трофеи.
– Да, но ты бы не поверила, что мышь мертва, если бы не видела собственными глазами.
– Можно подумать! Шура, я и так верю каждому твоему слову. А теперь, сделай милость, избавься от этой твари.
– Последний вопрос.
– Только не это! – фыркнула Татьяна, прикрывая руками лицо.
– Как, по-твоему, мертвая мышь стоит… убитой мыши?
– Да уберешься ли ты?!
До Татьяны еще долго доносился громкий хохот.
18
Они сидели на валуне и ловили рыбу. Вернее, пытались ловить. Татьяна еще держала удочку, но Александр отложил свою и растянулся на теплом камне, растирая спину жены. С тех пор как она сшила себе новый голубой сарафан из ситца с большим вырезом, Александр совершенно потерял способность сосредоточиться на какой бы то ни было работе вроде сбора ягод или рыбалки. Он требовал, чтобы она носила только этот сарафан, отчего разленился окончательно.
– Шура, ну что это такое? Так мы ничего не поймаем! Не хочу, чтобы Наира Михайловна осталась голодной, потому что ты не принес ей рыбы.
– Ну да… я только о ней и думаю! Говорил же, нужно было проснуться в пять.
Татьяна вздохнула, рассеянно глядя на серебрившуюся реку:
– Ты сказал, что почитаешь мне. Принеси Пушкина и читай «Медного всадника»:
Была ужасная пора,
О ней свежо воспоминанье…
– Я бы лучше…
– Читай! Так и быть, сама наловлю рыбы и соберу ягод.
Александр принялся целовать ее спину.
– Положи удочку. Я не могу ее держать.
– Уже почти шесть, а у нас на ужин ничего нет.
– Брось, – повторил он, отбирая удочку. – Когда это ты отказывала мне?
Он лег на спину.
– Задери платье и садись на меня… нет, не так. Повернись лицом к реке.
– Лицом к реке?
– Да, – прошептал Александр, закрывая глаза. – Я хочу видеть твою спину, когда войду в тебя.
После, по-прежнему сидя лицом к реке, обессилевшая, сбитая с толку, пригвожденная Татьяна едва слышно выговорила:
– Может, мне следовало продолжать рыбалку? Все равно время идет.
Александр, продолжая гладить ее по спине, ничего не ответил. Татьяна встала.
– Хочешь поцеловать меня?
– Да.
Но он так и не открыл глаз и не пошевелился.
– Сколько осталось дней, Таня? – выдохнул он внезапно.
Татьяна поспешно отвернулась и схватила удочку.
– Н-не знаю, – выдавила она. – Я не веду счет времени.
Сзади послышался голос Александра:
– Почему бы мне не почитать? А, вот отрывок, который тебе понравится:
Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно.
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Уж кое-как себе устроит
Приют смиренный и простой
И в нем…
Он остановился. Татьяна помнила, что пушкинскую героиню звали Парашей. Она ждала, превозмогая ноющую боль в сердце. Александр снова стал читать. Его срывающийся голос звучал все тише:
И в нем Татьяну успокоит.
Пройдет, быть может, год-другой –
Местечко получу – Татьяне
Препоручу семейство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят…
Он замолчал, Татьяна услышала, как захлопнулась книга.
– Именно так?
– Читай, солдатик, – велела она, дрожащими руками стискивая удочку. – И посмелее.
– Нет! – бросил Александр.
Татьяна не повернулась к нему. Вместо этого, смаргивая слезы, она продолжала по памяти:
Так он мечтал. И грустно было
Ему в ту ночь, и он желал,
Чтоб ветер выл не так уныло.
И чтобы дождь в окно стучал
Не так сердито…
Она вдруг осеклась. И не произнесла ни слова.
Александр ничего не сказал.
Оба молчали, пока не вернулись в избу.
Вечером, когда они пришли от Наиры, Александр развел огонь. Татьяна заварила чай, и они уселись рядом: Татьяна со скрещенными ногами, Александр полулежа. Татьяне показалось, что он как-то уж слишком спокоен.
– Шура, подвинься ближе, – попросила она. – Положи голову мне на колени. Как всегда.
Он безмолвно повиновался. Татьяна, изнемогая от любви, жалости, тревоги, нежно гладила его по лицу.
– Что случилось, солдатик? – прошептала она, наклоняясь, чтобы вдохнуть его запах. Чай и папиросы. Она чуть сжала бедрами его голову, поцеловала в глаза. – Что тебя мучит?
– Ничего, – коротко обронил он.
Татьяна вздохнула.
– Хочешь анекдот?
– При условии, что он не из тех, которыми ты веселила Вову…
– Парашютисты подходят к укладчику парашюта и спрашивают: «Ну как, надежные парашюты?» – «Не знаю. До сих пор никто не приходил во второй раз».
Александр невесело рассмеялся и, вскочив, взял чашку.
– Очень забавно. А сейчас я покурю.
– Кури здесь. Оставь чашки. Я позже вымою.
– Не хочу, чтобы ты позже их мыла. Почему ты вечно должна убирать за всеми?
Татьяна прикусила губу. Но Александр не унимался:
– И почему ты всегда прислуживаешь Вове? У него что, своих рук нет? Не может положить себе сам?
– Шура, я накладываю всем, кто сидит за столом, – оправдывалась Татьяна, но, внезапно замолчав, тихо добавила: – Тебе первому. И как бы это выглядело, обойди я его?
– Да плевать мне, как это будет выглядеть! Я требую, чтобы ты этого не делала.
Она не ответила. Почему он сердится?
Татьяна продолжала сидеть перед огнем. Уже совсем стемнело, и во мраке светились два огромных глаза: догорающее пламя и желтый полумесяц. В воздухе пахло свежей водой, горящим деревом и ночью. Татьяна знала, что Александр сидит на скамье у дома и наблюдает за ней. И курит. Курит. Курит.