— Ты думаешь, я погнался за ней, изнасиловал, убил, а потом еще и в петлю сунул? — даже побледнев от ярости, заорал на Прапора Женька. — Да зачем мне это нужно? Со мной любая девка добровольно будет рада побыть. И вообще, я так вчера набрался, что мне не до любви было. Я и на ногах едва стоял! Какие уж тут погони!
— Никто тебя и не обвиняет! — успокоила его Мариша. — Прапор просто объяснил на твоем примере, что при желании менты могут найти мотив для любого из нас.
— А чего сразу на мне? — пробурчал, уже успокаиваясь, Женька. — Как что, так сразу я. На себя пусть примеривает. У него-то побольше моего был мотив Любку убить.
Теперь наступил черед Прапора побледнеть.
— Что? — заорал он. — Что ты городишь?
— А то! Ты же сам сказал, что Любке деньги заплатил, и она тебе расписку в их получении дала. А что тебе мешало потом ее убить, а деньги обратно забрать? Все десять кусков. Людей и за меньшие деньги убивают!
— Да чтобы я! За десять кусков! Да на нары! Ни за что! — заключил Прапор. — У меня голова на плечах есть. — И он уставился на нас.
— А чего ты на нас смотришь? — осведомилась у него Мариша.
— Вы тоже могли Любку грохнуть, — последовал неожиданный ответ.
— За что же это, интересно? — разинули мы рты.
— Из ревности! — заявили парни и торжествующе переглянулись. — Из-за того, что мы за ней весь вечер ухаживали.
— Нужны вы нам больно, — фыркнула Мариша и закатила глаза, показывая, что больший абсурд и придумать трудно.
— У вас и самомнение! — позавидовала я Прапору и Женьке.
А Катька не сказала ничего, она отвернулась молча, всем своим видом выражая, какого она невысокого мнения о мужчинах вообще и о Прапоре с Женькой в частности, что даже разговаривать с ними не хочет. Однако уже через полчаса мы все между собой помирились. И дружно решили, что самый сильный мотив, как ни крути, все же был у Виктора. Ведь после смерти Любки он вполне мог претендовать на право владения своим домом. Уверенные, что теперь личность убийцы ничего не будет стоить призвать к ответу, мы двинулись к дому, где за стаканами с первачом, поставленным сюда кем-то из сердобольных соседей, сидели бравый капитан и Виктор. Судя по их скорбным лицам, они поминали Любку.
— Погибни она месяца на три раньше, быть бы тебе вдовцом! — глубокомысленно изрек капитан как раз в тот момент, когда мы входили в дом.
— Не допустил бы! — рубанул по столу Виктор. — Будь она со мной, осталась бы жива! Нечего ей было мать свою слушать! Вот кто во всем виноват!
Любима куда-то испарилась, должно быть, видеть мужа в таком состоянии было невыносимо для ее гламурной сущности. А вот мы с подругами, напротив, очень заинтересовались разговором двух уже изрядно набравшихся господ. И потихоньку устроились в укромном уголке кухни за холодильником, где на нас никто не обращал внимания, но мы могли все слышать.
— Так вроде бы ты же с ней развелся, — попенял Виктору капитан. — В деревне бабки так судачили.
— Я?! — возмутился Виктор. — Да ты что? Чтобы я Любку прогнал? Ни за что!
— Погоди, погоди, — удивился капитан. — К тебе же твоя прежняя вернулась.
— Вернулась, — пьяно кивнул Виктор. — И чё?
— Так ты же на ней женился!
— Я почему женился! Потому что Любка психанула и к мамаше своей убежала. Дура! А та ко мне заявилась и ну скандалить, что я ее доченьку обидел. Имущества лишил. А жить, мол, ее дочь со мной после всего случившегося не будет. Нужно разводиться и имущество делить. Грозилась ужасно. Любима даже из дома ушла. Ну, я и сказал, что ладно, отдам вашей дочери, Раиса Захарьевна, дом в деревне. А себе квартиру оставлю. Что мне еще было делать? Ты же знаешь Раису Захарьевну. Так бы просто она от меня не отстала. Это же огонь, а не баба.
— Полымя! — подтвердил капитан. — Давай выпьем, чтобы век ее больше не видеть.
— Слушай, а не мог бы ты ее за решетку засадить? — по-товарищески доверительно обратился к капитану Виктор.
— За что? — удивился тот.
— А может быть, это она Любку и прикончила, чтобы дом захапать! — ответил Виктор, и у нас с подругами глаза полезли на лоб.
Судя по продолжительному молчанию, капитан тоже с трудом переваривал эту версию.
— Да ты что?! — наконец выжал он из себя реакцию. — Она же ее… как это… Она же ее мать! И чтобы мать родную дочь из-за какого-то дома убила? Не может быть!
— Э-эх! — горько вздохнул в ответ Виктор. — Не знаешь ты всего!
— Ч-чего я не знаю?
— А как Раиса Захарьевна дочку за меня отдавала, вот чего ты не знаешь!
— Н-не знаю, — не стал спорить капитан, да и не смог бы — язык у него к этому времени уже изрядно заплетался. — Р-расскажи!
— У Любки братец есть, вот в нем Раиса Захарьевна души не чает.
— Ну да, — согласился капитан. — Знаю. Не чает. Только погоди! Он же у нее уголовник! Я же узнавал — три ходки у него уже, а самому едва за тридцатник перевалило. Как же, наслышан я о нем. Дом-то их возле нашего стоял, пока этот придурок со своими дружками его не спалили. Только это вроде бы уже после того было, как ты на Любке женился?
— Верно, — сказал Виктор. — Так я тебе и хочу рассказать, как Раиса Захарьевна ко мне пришла дочь свою предлагать. Вроде бы просто по-соседски ко мне зашла. Я думал, чего спросить хочет. Она ведь в этих местах не так давно появилась. Родителей моих уже в живых тогда не было.
— Ну да, — отозвался капитан. — Я помню.
— А приехала сюда Раиса Захарьевна уже вдовой, но с двумя детишками. Любка и Митька. Купили дом, вроде бы на лето.
— Они, и верно, зиму в городе жили, — кивнул капитан.
— Так вот сынка своего Раиса Захарьевна избаловала ужасно, — продолжал рассказывать Виктор. — А дочка у нее всегда на последнем месте была. Не любила Раиса Захарьевна Любку, вот что. Это ведь она мне ее предложила. За пять кусков.
— Что? — спросил капитан, даже протрезвев от удивления. — Как это? За пять тыщ-щ-щ, что ли?
— Тебе как другу скажу! — ответил Виктор. — Ты ведь мне друг?
— Кто друг? Я друг? — усомнился вдруг капитан, но тут же сомнения его оставили и он энергично подтвердил: — Конечно, друг! Мы же с тобой в одну школу ходили!
— Так я тебе по дружбе и скажу: продала мне Раиса Захарьевна свою дочку. Я ведь на Любке из жалости, можно сказать, женился. Мне Раиса Захарьевна так и сказала: если я Любку замуж за себя не возьму, она ее Махмуду нерусскому — это какой-то торгаш с рынка — продаст. Мол, он хоть сейчас купить девку согласен. Только она, как мать, для дочери своей все же счастья хочет.
— Молодец! — одобрил неизвестную нам, но лихо расторговавшую свою дочь Раису Захарьевну вконец окосевший от самогона капитан.