Затем, уже в конце апреля, почти через два месяца после того, как были начаты эти поиски, магнитометр подал особенно сильный сигнал. У Маттеры появилось предчувствие, что они наконец-то нашли что-то стоящее. Они с Кречмером полезли в воду. На не очень большой глубине они увидели предмет характерной формы, торчащий на четыре фута из песка. Маттера написал на своей грифельной доске: «ОСТОРОЖНО!»
Это была абордажная кошка – похожее на якорь приспособление с заостренными «когтями». Такие кошки, отличающиеся грозным – и даже зловещим – видом, часто использовались искателями сокровищ и не брезговавшими ничем пиратами для того, чтобы доставать предметы с затонувших судов.
Маттера медленно подплыл к абордажной кошке и вытащил ее из ила. Четыре лапы расходились от центрального стержня в разные стороны, и когда-то каждая из них была острее бритвы. Тыльный конец кошки, покрытый толстым слоем серого коралла, заставил сердце Маттеры заколотиться быстрее: по его оценке, этому предмету было по меньшей мере триста лет. Маттера посмотрел на свой глубиномер. Двадцать четыре фута.
Он показал жестами Кречмеру, чтобы тот позвал остальных, и вскоре вся четверка уже была в воде и собралась вокруг места находки. Они один за другим завороженно рассматривали черное железо выкованной вручную абордажной кошки и ее старинную конструкцию. Однако больше всего их впечатлил возраст этого предмета. Абордажная кошка являлась наглядным подтверждением того, что они ищут в правильном месте: она была изготовлена во времена Баннистера.
Они многое бы отдали ради того, чтобы забрать абордажную кошку на катер, однако никто не решался вытащить ее из воды, поскольку она могла тут же окислиться и прямо в руках развалиться на кусочки. Поэтому они ее сфотографировали и затем положили обратно на морское дно. Вернувшись на палубу, они сделали лаконичные записи в своих блокнотах, однако не могли скрыть охватившего их волнения. Под ними, как раз на соответствующей глубине, лежал первый найденный ими предмет, свидетельствующий о том, что возле этого острова и в самом деле затонул какой-то корабль конца семнадцатого века. Никто не говорил этого вслух, но все думали об одном и том же: «Мы нашли предмет, находившийся на “Золотом руне”».
В тот вечер они долго не ложились спать и поднимали один за другим тосты за Баннистера и его пиратский экипаж. Вернувшись на виллу и уже собираясь ложиться спать, Маттера нашел в маленькой библиотеке виллы книгу о якорях. Вдруг опять пропало электричество, но Маттера включил фонарик и нашел в книге фото, на котором была изображена абордажная кошка, очень похожая на ту, которую он, Маттера, обнаружил сегодня утром. Держа фонарик в одной руке и книгу в другой, он подошел к комнате Чаттертона и постучал в дверь. Не получив никакого ответа, он без разрешения зашел в комнату. Чаттертон тут же проснулся.
– О боже, Маттера, ты похож на Джейкоба Марли!
[11]
– Посмотри-ка сюда.
Чаттертон придвинулся поближе к странице и увидел фотографию точно такой же абордажной кошки, какую они нашли в этот день. Автор книги относил этот предмет к концу семнадцатого века.
Чаттертон пихнул Маттеру кулаком.
– Знаешь что, приятель? – сказал он. – Я думаю, что мы сегодня нашли наш затонувший пиратский корабль.
На следующее утро они снова отправились к острову Кайо-Левантадо и нарисовали на карте новую сетку, сделав ее центром то место, где они нашли абордажную кошку. Ширину полос в этой сетке они уменьшили, чтобы тем самым снизить вероятность того, что они что-то пропустят. Если найденная абордажная кошка и в самом деле когда-то находилась на «Золотом руне», где-то поблизости должны были лежать на дне и другие предметы с этого корабля.
Они исследовали морское дно в течение еще нескольких дней, но на этот раз не обнаружили даже вершей. Какое бы судно ни использовало эту абордажную кошку, оно уже давно исчезло. Чаттертон, стащив с себя снаряжение для подводного плавания, уселся на корме катера и сказал, не обращаясь ни к кому конкретно: «Я находил обломки затонувших кораблей посреди Атлантического океане на площади в сотни квадратных миль. Ну почему я не могу найти пиратский корабль на площади, не превышающей площадь Центрального парка?»
Чаттертон был не в настроении управлять катером, а потому Кречмер встал за штурвал и направил судно к вилле. Когда поверхность моря покрылась зыбью, Кречмер сбавил ход, но вода по-прежнему перехлестывала через борт. Чаттертон заскочил в рулевую рубку.
– Что, черт возьми, ты сейчас делаешь, Хейко? Весь нос катера залило водой! У нас тут электроники на сто тысяч долларов! Что с тобой такое?
Маттера поднял руки вверх.
– Тише, тише, Джон. Это все Мать-природа. Никто из нас не виноват. Он управляет катером вполне нормально.
– Нет, не нормально. Стуит соленой воде попасть в электронику – и нам придется выбыть из этой игры. Если ты не можешь управлять судном, Хейко, не становись за этот чертов штурвал.
Маттера жестом показал Кречмеру, чтобы тот вышел из рулевой рубки, и затем закрыл за ним дверь.
– Джон, тебе нужно успокоиться. С тобой может случиться серьезное нервное расстройство, и мне придется кормить тебя из ложечки овсяной кашей, а ты при этом будешь нести всякий бред. Я не желаю, чтобы такое произошло.
Чаттертон сказал Маттере, что он просто хочет, чтобы все делалось так, как оно должно делаться – если не действовать идеально, то вряд ли удастся найти такой неуловимый и эфемерный объект, как пиратский корабль. В былые времена он неизменно стремился к совершенству, и именно его твердый настрой на то, что все нужно делать красиво, а не просто правильно, позволял ему добираться до тех мест, в которые до него не смог добраться никто.
Чаттертон помолчал в течение пары минут, в затем глубоко вздохнул и вышел из рулевой рубки. На корме он увидел Кречмера, курившего «Мальборо».
– Хейко, мне жаль, что я на тебя накричал, – сказал Чаттертон.
– Пустяки, Джон. Не переживай по этому поводу.
– Но мне и в самом деле жаль.
– Считай, что это уже забыто.
– Спасибо. Думаю, я на тебя накричал, потому что у меня сыпь.
Кречмер посмотрел на своего собеседника растерянным взглядом.
– Что у тебя? – спросил он.
Чаттертон медленно повернулся и приспустил шорты, чтобы обнажить свои ягодицы. На его лице появилась широкая ухмылка.
– Хейко, у меня есть сыпь?
На лице у Кречмера появилось выражение удивления, затем – страха. Маттера и Эренберг начали смеяться. Это была отличительная особенность юмора Чаттертона – внезапный переход от напряженности к шутовской выходке.
– Хейко! – сказал Чаттертон, все еще стоя с голой задницей. – Обними меня!