Повелитель теней - читать онлайн книгу. Автор: Нейл Оливер cтр.№ 117

Очень-очень далеко – за полмира от Великого Города, от Джона Гранта и Орлеанской девы, от девушки и искалеченного юноши – перестал существовать не известный ни одному воину Христову остров, от которого теперь не осталось ничего, кроме бездонного кратера, скрывшегося глубоко под волнами.

Самый сильный за десять тысяч лет взрыв превратил Куваэ – тихоокеанский остров, на котором жили несколько сотен людей, – в кучу развалин и обломков, взлетевших в небо и образовавших огромное пылевое облако, похожее на тень самой смерти.

Отныне деревья в лесах станут увядать, лишенные тепла солнечных лучей; посевы на полях будут повреждаться падающими с неба обломками; бури, селевые потоки и вьюги станут сметать с лица земли целые города и опустошать саму землю. Везде и всюду на сердца людей ляжет безграничная тень.

Пребывая в одиночестве в своей спальне, принц Константин чувствовал себя больным. Он проснулся еще до рассвета с ощущением, похожим на головокружение. Нечто подобное принц испытывал и раньше, но только это было давно, в первое время после того, как он повредил себе позвоночник. Он не мог даже представить себе, что могло стать причиной его физического недомогания, а потому решил, что легкое головокружение и подкатывающаяся к горлу тошнота вызваны беспокойством по поводу отсутствия Ямины.

Он провел оставшиеся часы этой бессонной ночи в мучительных размышлениях, пытаясь найти ответы на терзавшие его вопросы и обдумывая возможные последствия. Куда она исчезла? И почему? Он снова и снова вспоминал все то, о чем она рассказала ему, – о сожительнице императора и словах, которые та сказала. Нужно было, конечно же, принимать во внимание и запланированную свадьбу. Несмотря на все ее страстные заявления, все ее слезы и откровенные разговоры о том, как сильно она его любит и как сильно она хочет быть его женой, не увидела ли Ямина в конце концов, каковы реалии жизни? Правильно ли она оценила свое будущее, в котором ее ждет жизнь, поневоле посвященная мужчине, неспособному стоять, ходить, заниматься любовью и уж тем более зачать с ней детей, которых она вполне заслуживала? Отсутствовала ли она сейчас, за пару-тройку дней до церемонии бракосочетания, лишь потому, что видеть его и слышать его голос стало для нее попросту невыносимо?

В голове Константина роились и многие другие мысли, порожденные постоянно усиливающимся напряжением от долгого ожидания. Сквозь мучительное чувство страха, вызванного осадой, и переживания за Ямину пробивалось иное чувство, которое было сродни предвкушению чего-то значительного и напоминало едва ли не радостное волнение. В сложившихся обстоятельствах этому не было никакого объяснения. Но такое чувство у него явно имелось. Где-то в глубинах его рассудка, в промежутке между сознательным и подсознательным, мелькало понимание того, что события развивались так, как им и следует развиваться, и… и что вскоре должно произойти что-то значительное.

Вот так он лежал, предаваясь напряженным размышлениям. Его лоб был влажным от холодного пота, а в глазах щипало от сухости и зуда. И тут вдруг он заметил в своем теле какую-то перемену, правда пока на уровне ощущения, которого он не испытывал уже много лет. Как только Константин обратил на это ощущение свое внимание, оно, растолкав в сознании принца заслонявшие его переживания и мрачные мысли, вышло вперед и громко заявило о себе. Его появление вытеснило все остальное, и мысли Константина сконцентрировались исключительно на этом ощущении.

Ему вспомнилось, как, будучи маленьким мальчиком, он частенько, проснувшись утром, обнаруживал, что одна из его рук сильно затекла и стала как бы мертвой. Она лежала поперек его лица или груди, и ему приходилось, если подобное случалось, убирать ее в сторону другой рукой. Он начинал ворочаться в постели – иногда с большим трудом из-за «безжизненности» этой его конечности, – пока к той не возвращалась способность шевелиться и что-то чувствовать. При этом способность к движению возвращалась к руке довольно медленно, по мере того, как теплая кровь устремлялась бульшим потоком к кончикам пальцев и жизненные функции руки восстанавливались. Иногда «возвращение к жизни» было близко к агонии – или, по крайней мере, к странной смеси боли и удовольствия…

Затем мысли Константина на некоторое время как бы сами по себе переключились на воспоминания о матери. Она ушла из его жизни слишком давно, чтобы он мог вспомнить ее лицо. Однако он помнил гладкие, прохладные ладони и ласковые слова, а также цветочный запах ее волос и кожи, который он вдыхал, когда она наклонялась над ним и целовала его.

Никто о ней даже и не упоминал, причем уже давным-давно. Она была для его отца не женой, а любовницей. Ее статус в обществе, предполагал Константин, исключал возможность заключения официального брачного союза. Ценность имел только ее мальчик, ее сын. Она поначалу ухаживала за ним – возможно, в качестве няньки, – пока он не достиг возраста, в котором ему уже было пора начинать получать образование, и тогда течения придворной жизни унесли его прочь от нее. Или ее от него.

Он лег на спину и попытался вспомнить, как звучал ее голос. Она услышала, как он испуганно вскрикнул, когда впервые обнаружил, что его рука стала «мертвой», и, подойдя к нему, решила возникшую проблему в такой форме, которая была для него понятной и запомнилась ему на всю оставшуюся жизнь. Она стала гладить и успокаивать его и, взяв затекшую руку в свои ладони, ласково сказала:

– Твоя рука уснула. Давай подождем и посмотрим, что сейчас произойдет.

Сев на кровать рядом с ним – как она садилась потом еще много раз, – мать начала нежно массировать кожу и мышцы, заставляя жизнь вернуться в них…

Он лежал на спине и старался сосредоточить все свое внимание на ощущениях в нижней части его правой ноги. Там, где раньше на протяжении всех лет, прошедших с того момента, как он поймал Ямину, он не чувствовал вообще ничего, теперь возникло такое ощущение, как будто целая тысяча иголок покалывает его кожу. Ему снова вспомнились слова матери, и он подумал, что, если бы эта его конечность спала, он бы ее не чувствовал. Покалывание иголок означало, что она не спит. Такое ощущение могло возникнуть только в ноге, которая бодрствует.

Прошло уже несколько часов после того, как Джон Грант почувствовал «толчок» в спину (да не один раз, а больше десяти), но он тем не менее все еще никак не мог прийти в себя и начать воспринимать окружающий мир так, как раньше. До рассвета оставалось уже менее часа. Ему надлежало снова приступить к исполнению своих обязанностей, то есть патрулированию стен и наблюдению за поверхностью воды в сосудах, и он с ужасом подумал, что ему опять придется переключать свой рассудок на эту работу.

Во-первых, он чувствовал, что его тело – все его тело – окоченело и онемело. В его голове раздавался легкий гул, чем-то похожий на затихающую вибрацию стакана, по которому ударили ложкой. Ему казалось, что он завернут в невидимое одеяло, которое не позволяет ему правильно воспринимать то, что происходит вокруг. Он даже ущипнул себя за нос, попытался напрячь слух и внимательно огляделся по сторонам, но ему отнюдь не стало легче от предпринятых им действий.