Одинокий странник (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Джек Керуак cтр.№ 25

Или у кого-то премьера только что, или поэтическое чтение в «Живом театре», или в «Кафе Газосвет», или в «Кофейной Галерее Семь Искусств», все вокруг Таймз-сквер (9-я авеню и 43-я улица, потрясное местечко) (начинается по пятницам в полночь), где потом все выскакивают в старый дикий бар. – Или же огромная балеха у Лероя Джоунза – у него новый номер журнала «Югэн», который он печатает сам на разболтанной машинке с ручкой, и в нем у всех стихи, от Сан-Франциско до Глостера, Масс., а стоит он всего 50 центов. – Исторический издатель, тайный хипстер ремесла. – Лерою вечеринки осточертели, все постоянно сымают рубашки и давай плясать, троица сентиментальных девиц курлыкает над поэтом Реймондом Бремзером, мой друган Грегори Корсо спорит с репортером из Нью-Йоркской «Пост», утверждая, «Но ты ж не понимаешь Кангарунского плача! Отринь ремесло свое! Сбеги на Энченедские Острова!»

Давайте выбираться отсюдова, тут слишком литературно. – Пошли напьемся на Бауэри либо поедим той длинной лапши и чаю в стаканах у Хун Бата в Китайгороде. – Чего это мы все время жрем? Пошли перейдем Бруклинский мост и еще аппетиту себе нагуляем. – Как насчет окры на Сэндз-стрит?

Тени Харта Крейна!

«Пошли посмотрим, получится найти Дона Джозефа или нет!»

«Кто такой Дон Джозеф?»

Дон Джозеф потрясный корнетист, который бродит по всей Деревне в своих усиках, руки по бокам болтаются с корнетом, который поскрипывает, когда он играет тихо, не, даже шепчет, величайший сладчайший корнет после Бикса и даже больше. – Он стоит на музыкальном автомате в баре и играет под музыку за пиво. – Похож на симпатичного киноактера. – Он великий сверхблистательный тайный Бобби Хэкетт джазового мира.

А что насчет парня по имени Тони Фрускелла, который сидит по-турецки на коврике и играет на своей трубе Баха, со слуха, а потом попозднее в ночь дует с парнями на сейшаке современный джаз —

Или Джордж Джоунз, тайный саван с Бауэри, который лабает отличный тенор в парках на заре с Чарли Мариано оттяга для, потому что они любят джаз, и вот раз у порта на заре они целую сессию сыграли, а парень колотил по причалу палкой для ритма.

Кстати, о саванах с Бауэри, взять того же Чарли Миллза, что бродит по улице с побродяжниками, хлещет себе винище из горла и поет двенадцатитоновую додекафонику.

«Пошли поглядим странных великих тайных художников Америки и обсудим с ними их картины и их виденья – Айрис Броуди с ее нежной желтовато-коричневой византийской филигранью Богородиц —»

«Или Майлза Форста и его черного быка в оранжевой пещере».

«Или Франца Кляйна и его паутины».

«Проклятущие его паутины!»

«Или Виллема де Кунинга и его Белое».

«Или Роберта Де Ниро».

«Или Доди Мюллер и ее Благовещенья в семифутовой высоты цветках».

«Или Эла Лезли и его полотна с великанскими ступнями».

«Великан Эла Лезли спит в здании „Парамаунта“».

Вот еще великий художник, его звать Билл Хайне, он на самом деле тайный подземный художник, который сидит со всякими зловещими новыми кошаками в кофейнях Восточной Десятой Улицы, которые и на кофейни-то не похожи совсем, а все как бы такие полуподвальные магазины подержанной одежды с Хенри-стрит, вот только видишь над дверью африканскую скульптуру или, может, скульптуру Мэри Фрэнк, а внутри крутят на вертушке Фрескобальди.

Ах, давайте вернемся в Деревню и постоим на углу Восьмой улицы и Шестой авеню да поглядим, как мимо гуляют интеллектуалы. – Репортеров «АП» шкивает до дому в полуподвальные квартирки на Вашингтон-сквер, дамы-авторессы редакционных статей с громадными немецкими полицейскими овчарками, рвущимися с цепей, одинокие коблы тают мимо, неведомые спецы по Шерлоку Хоумзу с синими ногтями подымаются к себе в комнаты принять скополамину, мускулистый молодой человек в дешевом сером немецком костюме объясняет что-то зловещее своей толстой подружке, великие редакторы учтиво склоняются к газетному киоску, приобретая ранний выпуск «Таймз», огромные толстые перевозчики мебели из фильмов Чарли Чаплина за 1910 год возвращаются домой с огромными кульками, набитыми чоп-суи (всех накормить надо), меланхоличный арлекин Пикассо, ныне владелец печатной и рамочной мастерской, размышляет о своей жене и новорожденной детке, подымая палец, чтобы поймать такси, спешат в меховых шапках пузатенькие инженеры звукозаписи, девушки-артистки из Коламбии с проблемами Д. Х. Лоренса снимают 50-летних стариков, старики из «Чайника рыбы», да меланхолический призрак Нью-Йоркской Женской тюрьмы нависает в вышине и свернут в безмолвии, как сама ночь – на закате их окна похожи на апельсины – поэт э. э. каммингз покупает упаковку драже от кашля в тени этого чудовища. – Если дождь, можно постоять под козырьком «Хаурда Джонсона» и поглядеть на улицу с другой стороны.

Битницкий Ангел Питер Орловски в супермаркете в пяти домах отсюда покупает «Сухое Печенье Юнида» (поздний вечер пятницы), мороженое, икру, бекон, крендельки, содовую шипучку, «Телегид», вазелин, три зубные щетки, шоколадное молоко (грезя о жареном молочном поросенке), покупает цельную айдахоскую картошку, хлеб с изюмом, червивую капусту по ошибке и свежие на ощупь помидоры и собирает пурпурные марки. – Затем идет домой банкротом и вываливает все это на стол, вынимает здоровенный том стихов Маяковского, включает телеприемник 1949 года на фильм ужасов и засыпает.

И вот такова битая ночная жизнь Нью-Йорка.

После всяких таких фанфар и даже больше я подошел к той точке, когда мне требовалось одиночество и просто остановить машинку «думания» и «наслаждения» тем, что зовут «житьем», я просто хотел лежать в траве и смотреть на облака —

К тому ж говорят же в древнем писании: – «Мудрость можно добыть лишь с точки зрения уединения».

Да и все равно осточертели мне все суда и все железные дороги, и Таймз-скверы всех времен —

Я подал заявление в Министерство сельского хозяйства США на должность пожарного наблюдателя в Национальном заповеднике горы Бейкер в Высоких Каскадах Великого Северозапада.

Даже от одного взгляда на эти слова меня дрожь пробирает – подумать только о прохладных соснах у утреннего озера.

Я выбил себе дорогу на Сиэтл, три тыщи миль от жары и пыли восточных июньских городов.

Любой, кто бывал в Сиэтле и не видал Аляскинский Путь, старую набережную, прохлопал все – тут лавки с тотемными столбами, воды Пьюджит-Саунда плещут под старыми пирсами, темно и мрачно смотрятся древние склады и причальные сараи, а самые антикварные локомотивы Америки маневрируют товарные вагоны вверх и вниз по набережной, намеком, под чистыми промокнутыми облаками искрящимися небесами Северозапада, великой грядущей страны. Ехать на север из Сиэтла по Трассе 99 переживание волнующее, потому что вдруг видишь, как на северовосточном горизонте подымаются Каскадные Горы, поистине Комо-Кульшан под их бессчетными снегами. – Огромные пики, покрытые бесследной белизной, миры громадной скалы, покоробленные и наваленные, а иногда чуть ли не спиралями в фантастические невероятные очертанья.