Немцы предъявили претензии на эти суровые берега в 1884 году. Год спустя Эрнста Геринга (отца Германа Геринга) назначили рейхскомиссаром (губернатором) Юго-Западной Африки. К 1898 году, когда губернатором стал Теодор Лейтвейн, намерения Германии стали ясны: экспроприировать земли у местных народов гереро и нама и расселить там немецких крестьян. Эту политику открыто защищал Пауль Рорбах в книге “Германская колониальная экономика” (1907)
[440]. В то время германский проект казался в той же мере научно обоснованным, как и война европейцев против тропических болезней.
В 1851 году Фрэнсис Гальтон, двоюродный брат Чарльза Дарвина, посетил Юго-Западную Африку, пустынную и все-таки прекрасную, по поручению Королевского географического общества. После возвращения в Лондон Гальтон сообщил, что достаточно узнал “о диких расах, чтобы иметь материал для размышлений на всю оставшуюся жизнь”. Наблюдения Гальтона за гереро и нама позднее повлияли на ход его мыслей об эволюции человека. Антропометрические исследования Гальтона наследственности у людей заложили основы дисциплины, которую он назвал евгеникой – селекции ради улучшения человеческого генофонда
[441]. Здесь увидели окончательное решение проблем здравоохранения: раса сверхлюдей, не поддающихся болезнетворным микроорганизмам. Важно отметить, что сто лет назад исследования, подобные гальтоновским, были передовыми. Расизм не считался реакционной идеологией, и люди, не имевшие научной подготовки, принимали его примерно с тем же с энтузиазмом, как сейчас принимают теорию искусственного глобального потепления. Лишь во второй половине XX века евгеника и связанная с ней “расовая гигиена” были наконец дискредитированы благодаря открытию того, что генетические отличия между расами ничтожно малы, а вариации в пределах рас очень значительны.
Сто лет назад на Западе едва ли сомневались (белые, конечно), что белые превосходят чернокожих. Расовая теория оправдывала вопиющее неравенство того типа, который позднее институциализировали на американском Юге в виде сегрегации и в Южной Африке в виде апартеида. В Германской Юго-Западной Африке чернокожим запрещали ездить верхом, они должны были приветствовать белых, не могли ходить по тротуарам, пользоваться велосипедами или пойти в библиотеку. В зачаточных колониальных судах показания немца приравнивались к показаниям 7 африканцев. Поселенцев за такие преступления, как убийство и изнасилование, штрафовали, а африканцев без церемоний вешали. Некий миссионер отмечал, что “средний немец смотрит на местных жителей свысока, словно те находятся на том же уровне, что высшие приматы (любимое слово для обозначения аборигена – ‘бабуин’), и обращается с ними, как с животными”
[442]. Англичане и французы в XIX веке сочли необходимым отменить рабовладение в своих колониях. Немцы – нет
[443].
Но существовала одна проблема. Гереро и нама вовсе не были похожи на детей, какими их описывали расовые теоретики. Гереро были суровыми скотоводами, умудрявшимися выживать на скудных землях между пустынями Намиб и Калахари, а нама – налетчиками, не уступавшими бурам в верховой езде и меткости
[444]. Близко познакомившись в Южной Африке с голландцами и англичанами, гереро понимали, каковы цели немцев. Экономическое положение гереро на рубеже веков было подорвано вспышкой чумы рогатого скота, и продажа земель немецким колонистам шла полным ходом. Напряженными были и отношения гереро с немецкими торговцами, не особенно разборчивыми в методах взыскания долгов
[445]. Однако африканцы не снесли открытого грабежа, особенно после ряда вопиющих актов насилия, включая убийство (и покушение на изнасилование) немецким поселенцем невестки одного из вождей
[446].
Подделка молодым окружным чиновником, лейтенантом Цюрном, подписей старейшин гереро на документах, устанавливающих новые границы резервации, стала последней каплей
[447]. 12 января 1904 года гереро во главе с вождем Самуэлем Магареро восстали. Они перебили в окрестностях Окаханджа всех здоровых мужчин-колонистов, которых нашли, однако пощадили женщин и детей. Погибло более 100 немцев
[448]. В ответ кайзер Вильгельм II послал генерала Лотара фон Трота с инструкциями “восстановить порядок… любыми необходимыми средствами”. Генерал выбрал самые грязные.
Немецкие теоретики колонизации, говорившие о нужде в “полном истреблении” “злых, невосприимчивых к культуре и хищных” аборигенов, пошли гораздо дальше своих французских или английских коллег. Фон Трота последовал совету. Он решил прибегнуть к “абсолютному террору” и “утопить бунтующие племена в реках крови”
[449]. В своем леденящем душу ультиматуме фон Трота на ломаном гереро пояснил, что на практике означала немецкая расовая теория:
Я – великий генерал немцев. Я обращаюсь к вам, гереро, тем гереро, которые больше не под немцами [то есть больше не являются немецкими подданными]… Вы, гереро, должны теперь оставить эту землю – она принадлежит немцам. Если вы не сделаете этого, я уничтожу вас при помощи Groot Rohr [больших пушек]. Любой на немецкой земле будет убит из ружья. Я не буду брать в плен женщин или больных, а прогоню их вслед за их вождями или убью их из ружья. Вот мои слова народу гереро.
Великий генерал могущественного немецкого кайзера Трота
[450]
Битва при Ватерберге 11 августа 1904 не была битвой: то была бойня. Гереро стояли большим лагерем. Заметив немецкие колонны, они ждали переговоров. Вместо этого фон Трота окружил их. Начался артиллерийский обстрел. Мужчин, женщин и детей косили пулеметы Максима. Как фон Трота, по-видимому, и планировал, оставшиеся в живых гереро бежали в пустыню Омахеке (по словам генерала – “навстречу своей гибели”). Колодцы на краю пустыни были взяты под усиленную охрану. Согласно донесению из Юго-Западной Африки, “безводная Омахеке должна довершить начатое германским оружием – истребление гереро”. Фон Трота выразился столь же откровенно: “Я полагаю, что этот народ… должен быть уничтожен”
[451].