На льду - читать онлайн книгу. Автор: Камилла Гребе cтр.№ 49

– Ханне? – говорит он.

– Я кое-что нашла. В отчете криминалистов о доме Орре.

Пауза. Я слышу музыку на заднем плане.

– Вот как. Может, завтра обсудим? Я еду домой.

– Мне кажется, это важно. Пауза.

– Где ты?

Через пятнадцать минут раздается звонок в дверь. У Петера снег в волосах, и я испытываю искушение поднять руку и смахнуть снежинки, но вовремя останавливаюсь.

– Входи.

Он снимает обувь, вешает куртку на крючок рядом с моей, оглядывает прихожую. Впалые щеки раскраснелись на холоде, в светлых бровях сверкают капельки воды от растаявшего снега.

– Приятная квартира. Твоя?

Я качаю головой:

– Нет. Я временно живу у подруги.

Я прохожу в кухню и показываю на стул:

– Садись. Налить тебе чаю?

Он качает головой:

– Спасибо, не нужно.

Я сажусь напротив и открываю отчет.

– Соседка, – говорю я, – она трогала жертву?

– Та тетка? Которая ее нашла?

– Она самая.

Петер поднимает глаза к потолку.

– Да, трогала. Если я правильно помню, она проверила, действительно ли та мертва. Как будто в этом могли быть какие-то сомнения.

– Трогала голову?

– Ну да, судя по всему.

– Передвигала?

Наши глаза встречаются. Его зеленые все в красных жилках, словно он плакал или бурно тусил. Я склоняюсь к последнему варианту.

– Передвигала? Вряд ли, наверно, только касалась.

– Значит, она могла что-то поменять.

– Естественно. Она порядочно там натоптала.

– Потому что тут…

Я нахожу место и провожу пальцем. – Тут написано, что две сломанные спички были найдены рядом с головой. Петер наклоняется вперед, смотрит на текст:

– Да, две спички, монета в одну крону, зажигалка и помада марки «Шанель». Вероятно, эти предметы были в карманах у жертвы и выпали во время борьбы.

– А что, если спички там были не случайно? – говорю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Что, если убийца вставил их в глаза жертве, чтобы держать их раскрытыми?

Петер изучает рисунок.

– Спички нашли тут и тут, – показываю я. – Рядом с головой. Если убийца вставил их в глаза, то они могли выпасть, когда соседка трогала голову жертвы.

Петер вздыхает.

– Так ты хочешь сказать, что убийца все-таки хотел, чтобы у жертвы были открыты глаза, как в деле Кальдерона?

– Именно так.

– Чтобы вошедший встретился с ней взглядом?

– Тут мне пришла в голову другая идея. Что, если все как раз наоборот.

– Наоборот?

– Что, если он хотел, чтобы жертва увидела…

– Но она же мертва.

– Да, но в символическом смысле. Убийца убивает женщину и отрезает ей голову. После этого подклеивает жертве глаза так, чтобы она видела, как он уходит. Последняя степень унижения. Я отнял у тебя жизнь и ухожу как ни в чем не бывало. Смотри, какой я молодец.

На лице у Петера сомнения.

– А есть разница? – наконец спрашивает он.

– Огромная. Открыть глаза жертве, чтобы другой человек встретился с ней взглядом, это действие, направленное вне, на окружающий мир, на вошедшего. Открыть жертве глаза, чтобы она видела, как преступник уходит, это действие, направленное на жертву. Это самая жестокая месть. Почему-то убийце было важно, чтобы жертва увидела, как он уходит, может, таким образом он хотел от нее освободиться.

– И что это означает на практике?

– Вероятно, жертву и убийцу связывали близкие отношения.

– Какого рода?

– Не знаю. Например, любовные.

Мы еще час обсуждаем дело в кухне. Петера мои доводы не убедили. Он согласен, что спички могли быть в глазах у жертвы, но он не верит, что преступнику важно было, чтобы убитая видела, как он уходит.

Постепенно разговор переходит на другие темы. Мы болтаем о погоде, о коллегах в Полицейском управлении, о политике и о том, как город изменился за последнее десятилетие, на самые разные темы, но не затрагиваем то обстоятельство, что мы тут наедине в кухне вечером в нерабочее время и что впервые за много лет мы снова разговариваем.

Я разрешаю себе погрустить о том, что мы так никогда и не стали парой, и подумать о той жизни, которая могла бы у нас быть.

В половине одиннадцатого Петер сообщает, что ему пора идти. Ему рано вставать, чтобы просмотреть всю информацию от общественности по поводу личности убитой женщины.

Он поднимается и решительно идет в прихожую надевать куртку. Столь же решительно надевает кроссовки, слишком легкие для зимы.

Он легко одет, думаю я и вспоминаю его старую кожаную куртку, которую Петер носил в любую погоду. Под конец она так истрепалась, что буквально расползалась по швам. Может, мне стоило купить ему куртку потеплее, но это слишком интимный жест, а мы с ним чужие люди. Заботиться друг о друге принято у супружеских пар.

– Ну, я пошел, – говорит он. – Увидимся завтра.

– Да, – отвечаю я.

И мы стоим там друг напротив друга в прихожей Гуниллы. Чересчур близко. Я чувствую запах его пота, смешанный с табачным дымом, вижу морщинки на его лице. На секунду мне кажется, что он меня сейчас поцелует, потому что он наклоняется вперед, но оказывается, это чтобы протянуть мне руку. Я поспешно пожимаю ему руку и снова чувствую горький вкус предательства во рту. И возмущение. И злость. Несмотря на то что мое тело все еще помнит его ласки и прикосновения. И он уходит. А я стою и думаю: он пожал мне руку.

Какая странная манера прощаться с близким человеком. Неужели не мог обнять меня, как все нормальные люди? Нет же. Он пожал мне руку на прощание.

Месяцем ранее

Я думаю о том вечере, когда мама убила бабочку. С самого начала у меня было плохое предчувствие. Сперва я слышала, как мама грохочет посудой в кухне. Тарелки, стаканы, столовые приборы звенели в раковине. И бокалы для вина. Это я поняла по их особому звучанию. Только винные бокалы могли так звенеть – звонче, мелодичнее и тревожнее, чем стаканы для воды. И в кухне пахло куриным рагу и свежими пряностями. Плохой знак. Любой другой вечер имел скучный и предсказуемый финал, но вечер с вином и вкусной едой мог закончиться чем угодно. В лучшем случае папа с мамой могли заснуть перед телевизором в гостиной, но это в лучшем случае. А в худшем их разговор мог перейти в ссору и закончиться криками и швырянием посуды в стены.