Приключения сионского мудреца - читать онлайн книгу. Автор: Саша Саин cтр.№ 60

И вот я сижу перед «хорошим парнем», или наоборот, «хороший парень» — 55 лет, сидит напротив меня в своём кабинете. «Хороший парень» — метр девяносто ростом и при этом умудрился выглядеть, как мешок; лысая голова, как большая среднеазиатская дыня, сверкала, как хромовый начищенный сапог; маленькие сонные глазки; широкие штаны держались на подтяжках. «А, привет, — сонно бросил Ворошуха, когда я вошёл к нему в кабинет, — ну, что тебе рассказать? Пожалуйста, сам почитай, вот тебе уголовные дела». Я понимал, почему Ворошуха, прошедший, как и многие другие работники прокуратуры, сталинскую школу следствия, следственных методов, был хорошим, в глазах брата, «парнем». В отличие от агрессивного Евреинова и остальных, не менее агрессивных и садистских следователей, достоинство Ворошухи было в том, что он имел сонный вид и поэтому казался неагрессивным. Но в статье у меня он получился настоящим Шерлоком Холмсом — профессионал, тонкий психолог, с чувством юмора, с прекрасными человеческими качествами, которого любили и уважали даже подследственные. Я ему приписал качества, которые видел в брате и, к сожалению, не мог о нём написать. «Прекрасно, давайте статье дадим название: „Повесть о настоящем следователе!“ и подпишем от имени Ворошухи», — и в этот раз предложил зам. редактора «Коммунист Таджикистана». «Вы что! — возмутился я. — Ворошуха сам о себе написал?!». — «Ах, да! — разочарованно произнёс любитель красивых фамилий Заречный. — Я не подумал!». Пришлось эту статью от моего имени ему напечатать. Конечно, и фамилия Ворошуха звучала более благозвучно, чем наша. Какая прекрасная фамилия — Ворошуха!

Удовлетворил я и просьбу Марины Алексеевны, и вызвал следующего новатора и передовика производства, изобретателя. На этот раз приехал не высокий, а наоборот — маленький; не здоровый, а наоборот — инвалид, хромой с протезом — 65-летний старый работяга, жалкий на вид, потому что не партийный деятель, как Мельник. Его лекции понравились рабочим, и он был бы доволен, если б не мастер завода Трактородеталь — рыжий маленький сорокалетний татарин не оставил бы такое плохое впечатление о душанбинском пролетариате. Конечно, виноват наивный, доверчивый, добрый, старый изобретатель, которого угораздило «продаться»! И за три часа в путёвке вместо одного часа в действительности — взять и пригласить меня и мастера в ресторан гостиницы «Душанбе», где он разместился. Три часа новатору написал я, а «сливки снимал» мастер: ресторанная еда, водка! Но он еще и «сметаны» захотел и покусился на изобретателя! Когда мы его тёпленького — пьяного старичка, под руки отвели в номер, в этот момент, по-видимому, и перевозбудился мастер! Я собирался уже уходить, как глянь — мастер вначале как бы по-дружески, а потом очень даже серьёзно взял и впился своими устами в шею, щёки, а затем и в рот старого изобретателя! Повалил передовика производства на кровать, и дальше — не будь на то моя и господня воля — отдали б старика! «Почти, как в „Бородино“ по Лермонтову, — подумал я. — Вот замахнулся! — тут же понял я. — Это же обычная Куликовская битва, а евреям обязательно надо спасать русских! Возможно, из-за этого русские и кричат: „Бей жидов — спасай Россию!“. Они же не кричат: „Бей татар — спасай Россию!“. Не надо спасать, когда Россия этого не желает! Не надо мешать любви братских народов!». Но все же вмешался и с большим трудом оторвал «татарского мастера» от русского изобретателя и вывел неудовлетворенного «мастера» из комнаты. Изобретателю велел запереть дверь на все замки и засовы, и больше не быть таким легкомысленным. А то, кто знает, не вернётся ли ночью сладострастный мастер к холодному, так и не понявшему, в какой он был опасности, изобретателю. «А зачем запирать дверь?» — спросил меня наивный старик.

А тем временем я не только «спасал изобретателей», но и прочёл все пособия для поступающих в ВУЗы. И наконец, с дрожью в руках, подал свои документы в приёмную комиссию мединститута! Отец отправился со мной на первый экзамен, по биологии, за меня «болеть». Первое августа 1969 года — я, волнуясь, зашёл в комнату, где за тремя столами сидели экзаменаторы, а на четвёртом лежали билеты, и за этим столом сидела старушка — зав. кафедрой биологии — профессор Буренкова. Её «био-зоологическую» фамилию я узнал позже. В билете были вопросы по ботанике, зоологии, анатомии и физиологии человека, и шестой вопрос — по общей биологии и генетике. У меня это был вопрос о рибонуклеиновых кислотах. Так как этот вопрос я знал хорошо, то стал обдумывать вопросы по ботанике и зоологии. Тычинки и пестики, а также зверушки, могли стать проблемой, если ты не понравишься экзаменатору. И он сосредоточит всё своё внимание именно на пестиках, тычинках, а в моём случае — ещё и на кенгуру. И точно — ему захотелось непременно до миллиметра узнать размер детёныша этого кенгуру. И как я не гадал, он с довольным видом твердил: «Нет, нет и нет!». А за соседним экзаменационным столом громко рыдала девушка лет 17–18 — ей хотели поставить двойку, а она, молодец, всё-таки выплакала себе тройку. «Вот мне бы её умение!» — подумал я. «Ну, так что будем делать с кенгуру? — ехидно и злорадно спросил у меня экзаменатор — доцент кафедры биологии, кандидат биологических наук Мерзаков. Его не биологическую, а звериную фамилию я тоже узнал потом. — Ладно, давайте последний вопрос», — произнёс он с таким видом, что я понял его так: предыдущий вы не ответили, постараемся, чтобы также «успешно» не ответили и на последний. Но это был мой любимый вопрос — генетика, о которой я прочитал не только учебники, пособия, но и много другой литературы, и меня понесло! Начал с истории: от Грегора Менделя, чья фамилия была ещё так нелюбима в Советском Союзе, до Вавилова и наших дней. По-видимому, экзаменаторы заметили, что я так долго отвечаю, возможно, ещё из-за моей неблагозвучной фамилии, которая для Буренковой оказалась интересной. Такую же фамилию имел лауреат Нобелевской премии из Германии. И ещё то, что старший инженер? Буренкова подошла полюбопытствовать, спросив у своего доцента: «Как он отвечает?». — «У него, — ухмыльнулся доцент, — из-за деревьев леса не видно». — «Да? — разочарованно произнесла Буренкова. — Ну, хорошо, расскажите, как происходит биосинтез белка?» — решила она сама разобраться. Всего лишь рассказать о биосинтезе белка! Это значит, всю генетику практически! И меня вновь «понесло в лес» — рассказывать с мельчайшими подробностями: про цепи ДНК, аминокислоты, транспортную РНК.

Буренкова меня прервала, подчёркнуто громко произнеся — «отлично», и добавила: «Буду рада вас видеть первого сентября у нас в институте! Очень интересное сочетание — главный инженер и врач!». Это она, конечно, немножко «загнула» — старший инженер — не главный инженер, но я скромно промолчал. «Ну, считай, ты поступил! — сказала Марина Алексеевна. — Жалко, конечно, что уходишь от нас, но я за тебя рада, будешь нас потом лечить». Через три дня следующий экзамен — сочинение. Спасла свободная тема: «Герой нашего времени», т. е. не лермонтовский герой «не нашего времени», а «наш» и «нашего». Школьные произведения я не читал, хотя именно «Герой нашего времени» прочёл. Тема «Лермонтовский Печорин» могла бы быть мною выбрана, но не уверен, вернее, уверен, что мой вариант освещения темы экзаменаторам не понравился бы. Печорин был бы у меня не отрицательным героем. К счастью, не было такой темы, а этих — советских героев — я знал, как описать: как кузнеца Мельника, например, для газеты «Коммунист Таджикистана», поэтому и этот экзамен оказался позади. Оценку за сочинение не объявляют — она в количество баллов не входит, но потому что оказался в списках на сдачу следующего экзамена, означало — положительную оценку получил. С каждым сданным экзаменом у Марины Алексеевны таяла надежда, что я останусь. В тюрьме — наоборот, искренне желали бы, чтобы я поступил и убрался! На химию пошёл также с отцом, он стал как бы талисманом. Пару недель тренировки с «русской» Майей в области уравнений и задач зря не прошли. Впервые в жизни по химии получил четвёрку! Остался заключительный экзамен по физике. Физику учил интенсивно и в техникуме на первом курсе, когда ещё был хорошим учеником. Главное позади, решил я, тем более что тройка меня устраивала— 12 баллов проходные в любом случае, даже для евреев! Таджиков привозили из кишлаков на грузовых машинах и сразу зачисляли. С учётом пятёрки по биологии можно позволить себе три по физике, но почему должно быть три, если по химии четыре? Всё же волновался, чувствовал себя почти студентом мединститута, а это очень волнующий для меня момент! Когда взял билет и понял, что вопросы знаю и задачу решил, захотелось водицы испить, чтобы в горле не першило и во рту не было сухо от волнения. Стояли так же, как и на биологии, четыре стола с экзаменаторами, по два человека или, правильнее, по два экзаменатора.