Цена человека: Заложник чеченской войны - читать онлайн книгу. Автор: Ильяс Богатырев cтр.№ 38

Позже, уже ближе к утру, в соседней комнате я познакомился с женой Джохара Дудаева Аллой, в девичестве – Куликовой. Воспитанная в семье офицера, скромная русская жена волевого генерала, с почти детским голосом и стеснительными манерами и жестами. Познакомившись, я сразу включил камеру: она пудрилась и поправляла платок на голове, хотела было попросить, чтобы я не снимал это, но не стала настаивать.

Алла Федоровна читала свои стихи. Она перелистывала свою книгу и подбирала те из них, которые, как ей казалось, наиболее точно отражают ситуацию в Чечне. Она очень волновалась, но старалась держаться как можно естественнее. Выключив камеру, я спросил ее, как они познакомились с Джохаром. Она без тени смущения рассказала историю о том, как молодой и пылкий офицер ухаживал за ней и уверенно отбивал ее у других претендентов в далекие 60-е…

9 января 1996 года отряд полевого командира Салмана Радуева совершил вылазку на территорию Дагестана, в ходе которой атаковал местный аэродром и военный городок батальона Внутренних войск МВД России. Под натиском федеральных сил боевики отступили в Кизляр и, захватив в городской больнице заложников, двинулись в сторону Чечни, но были заблокированы в селении Первомайском. Для освещения этих событий «Взгляд» отправил одну съемочную группу в Дагестан, а другую в Чечню. Мне было поручено отслеживать действия чеченских боевиков на границе с Дагестаном. Тогда удалось выйти на Масхадова и прямо спросить у него, как он, как начальник штаба, относится к вылазке Радуева:

– Я не поддерживаю его действия. И с ним мы потом будем разбираться. А сейчас считаю необходимым помочь чеченским бойцам, вовлеченным в эту авантюру, и вывести их из окружения.

Осада дагестанского села Первомайского длилась уже несколько дней. Напряжение нарастало с каждым часом. Село постоянно подвергалось назойливому огню, но предпринимать штурм силами спецподразделений было очень опасно: во-первых, боевики успели уже окопаться, а во-вторых, они буквально перемешались с заложниками, и избежать жертв среди мирного населения при атаке было бы просто невозможно. Именно тогда президент Ельцин произнес свой комментарий ситуации, ставший одновременно печально знаменитым и анекдотичным: «Операция очень и очень тщательно подготовлена. Скажем, если есть 38 снайперов, то каждому снайперу определена цель и он все время видит эту цель. Она, цель, постоянно перемещается, и он глазами перемещается постоянно – вот таким образом…»

Террористам предлагался свободный проход в Чечню при условии освобождения всех заложников, но те отказались, полагая, что командование российской группировкой не допустит повторения буденновского сценария, когда Басаеву со своими боевиками удалось уйти, прикрываясь заложниками. Со стороны Чечни приграничная территория представляет собой открытую местность – уничтожить здесь боевиков, оставшихся без заложников, не составляло никакого труда. Военное руководство готово было пойти и на крайние меры. Так, в какой-то момент, видимо, чтобы развязать себе руки, командование группировкой объявило, что все заложники в Первомайском расстреляны террористами.

Но это было не так. Именно в тот момент мне лично удалось пообщаться по рации, предоставленной адъютантом Масхадова, с несколькими заложниками, которые рассказали, что все они живы и умоляют не стрелять и не бомбить их. Этот эпизод в сюжете программы «Взгляд» по указанию откуда-то сверху был запрещен к показу на европейской части России. Полную версию сюжета с соответствующими комментариями программа показала только через неделю, когда все уже было позади. В России все-таки была тогда свобода слова. А если кто-то пытался заткнуть журналистам рот, запросто мог получить жесткую сдачу.

В ночь на 19 января Радуеву удалось вырваться из окружения и уйти в Чечню, потеряв, по некоторым данным, более 50 боевиков.

После всех этих событий в эфир вышел очередной выпуск «Взгляда», в котором кадры встречающего Новый год Дудаева перемежались с кадрами захваченных в Кизляре заложников. Президент Ичкерии, в отличие от Масхадова, поддержал тогда вылазку Радуева. Кадры сюжета и жесткие комментарии Александра Любимова не понравились руководителям Ичкерии. В следующий приезд я с оператором Ильей Паперновым вновь оказался в том самом доме, где снимал Дудаева в Новый год.

В этот раз меня приняли уже далеко не радушно. Нас с Ильей препроводили в какую-то старую пристройку, отобрали всю технику и документы, приказали сидеть и дожидаться следствия. Бедный наш водитель Лёма пытался заступиться за нас. Я слышал, как за высокими воротами он объяснялся с взявшим нас под стражу верзилой. Потом Лёма упрекал меня за то, что я сказал, что оплачиваю его услуги таксиста. Если бы я этого не говорил, у него был бы повод заступиться за нас как за своих кунаков. А я наоборот, чтобы не впутывать его в свои дела и уберечь от неприятностей, посчитал, что так будет лучше: ничего личного, он просто нанятый таксист.

Поздно вечером появился военный прокурор Ичкерии Джаниев. Он сразу припомнил мне мои слова о том, что я несу ответственность за достоверность сказанного мною в эфире. Но это было только начало. Он обвинил нас в злостной дискредитации образа президента Дудаева, в шпионаже и подрывной деятельности, а это по законам военного времени карается расстрелом. Старая административная карта Чечено-Ингушетии, портативный радиоприемник, подаренный другом из Питера, и блокнот с записями были изъяты из моего рюкзака и представлены как «вещественные доказательства» моей «шпионской деятельности».

Военный прокурор вел разговор очень жестко, любые попытки возражать пресекались окриком и угрозами. Спустя час появился другой «следователь», имени которого я не помню. Он оказался «добрым», вел себя спокойно, говорил тихо, вопросы задавал вкрадчиво. «Злой» прокурор давил, «добрый» выуживал. Они добивались признания в том, что я являюсь агентом ФСБ. Когда стали одинаково прессовать нас обоих, я попросил, чтобы к Илье они не приставали, поскольку он вообще только во второй или третий раз в Чечне и к истории со встречей Нового года не имеет никого отношения. Илья в их глазах был еще слишком молод, да и видели они его первый раз. Он действительно был совсем юнцом, ему тогда, наверное, не было и двадцати. А я, по мнению обвинения, был в чине не меньше капитана.

– Когда они тебя завербовали? Когда еще учился, да?!

– Возможно, они тебя шантажировали чем-то, пугали? – добавлял «добрый».

– Признайся! – кричал «злой». – Чистосердечное признание облегчит наказание. Может, расстреляем не сразу.

И так почти до утра. Под конец Джаниев огласил приговор:

– Расстрел. Если признаешься, можешь обратиться за помилованием к президенту. Время – до утра.

О чем думает человек, приговоренный к смерти? Ни о чем конкретном. В горячем мозгу одни мысли пролетают мимо, а другие зависают, как на паузе. Они возникают одна за другой и тут же путаются в клубок. О родных и любимых боишься даже вспомнить. Представляешь, как вонзятся в тебя пули и из тебя потечет кровь. Слабость сменит боль, ты рухнешь на землю и вскоре, наверное, просто заснешь… О прожитом и не сделанном? Ну да, не без этого: думаешь, что мог бы сделать больше, а если бы осуществил свои мечты, то после тебя твоя жизнь осталась бы в памяти людей. Что из того, что ты совершил в жизни, может надолго пережить твою смерть? Я ведь и сегодня не уверен, что добился чего-то, а в те свои годы и подавно. К тому моменту пожил, будто поле пробежал – не о чем было бы и вспомнить. И еще: сильно жалеешь себя, и от этого ком подкатывает к горлу, хочешь проглотить слюну, но не можешь.