Цена человека: Заложник чеченской войны - читать онлайн книгу. Автор: Ильяс Богатырев cтр.№ 15

Я спросил Дудаева о его встрече с министром обороны РФ Павлом Грачевым, состоявшейся в Слепцовском незадолго до ввода российских войск в Чечню 11 декабря 1994 года.

– С Грачевым мы обсуждали ситуацию и твердо договорились, что никакого силового решения эта ситуация не требует. Все вопросы политические, и военного вмешательства здесь не требуется. Грачев сказал, что ни одного неясного вопроса между нами не осталось. Потом журналистам он заявил это же. Я уже чувствовал, что у политического руководства России другие планы и оно не позволит Грачеву отказаться от войны. Но собравшейся многотысячной толпе я выдавил из себя: «Договорились, что все решим миром». Я убежден, что Грачев не так испорчен, как генералы и офицеры, и не так испачкан, как его испачкали политические авантюристы. Он пытался убедить Ельцина, что здесь не требуется никакого военного решения. Но есть Степашин, Шахрай, Ерин, Сосковец, Лобов – так называемый Совет опасности. Конечно, их больше, и они убедили Ельцина в другом.

Грачев, вспоминая ту встречу, в одном из интервью говорил, как Дудаев сказал ему: «Мы с тобой можем договориться, но меня тогда пристрелят те, кто со мной сюда пришел». С Дудаевым тогда были Зелимхан Яндарбиев, Шамиль Басаев, Мовлади Удугов.

По словам Дудаева, существовал саботаж распоряжений верховной российской власти. В качестве примера он рассказал, что сразу после объявления Ельциным запрета на применение боевой авиации бомбардировки Грозного усилились, что не выполнялись распоряжения премьера Черномырдина, с которым чеченская делегация договорилась о доработке и подписании полномасштабного соглашения, выработанного два года назад, в 1992-м. Как я потом выяснил, проект соглашения между Москвой и Грозным был схож с Договором о разграничении полномочий между Москвой и Казанью.

– Россия сюда ломится в открытые двери. Широко открытые двери, – говорил Дудаев с расстановкой. – Еще три-четыре года назад был готов проект соглашения, который Руцкой носил Ельцину, и тот собственноручно пометил в правом верхнем углу: «Согласовано».

На мой уточняющий вопрос, была бы по этому договору Чечня субъектом России, Дудаев ответил:

– Нет, Чечня не была бы субъектом Российской Федерации, но мы делегировали бы России часть полномочий, в которых все ее интересы были бы учтены: совместная эксплуатация дорог, связи, воздушного пространства, совместная работа правоохранительных органов, оборона. Нам нужна была прежде всего свобода духовная, духовно-нравственная, – заключил Дудаев.

Что именно он имел в виду в данном контексте, я не совсем понял. Можно ли прописать духовно-нравственные законы и объявить, что по ним кто-то от кого-то независим в политическом смысле? По-моему, нет.

К концу второго часа интервью Илья валился со стула, на котором он просидел все это время с тяжелой камерой на плече. Дудаев, заметив это, сказал что-то вроде того, что нелегка журналистская доля. И только тут я заметил на его лице мелькнувшую настоящую улыбку. Незаметно подошедший телохранитель шепнул мне на ухо, что пора бы закругляться, к тому же президент еще не разговлялся, а ужин уже совсем остывает. Сухо попрощавшись, Джохар Дудаев ушел с охранником в соседнюю комнату. Первый раз в тот вечер я пробовал чеченское национальное блюдо жижик-галныш.

В шестнадцатую ночь пребывания «в земле» нам спустили лестницу, успевшую стать в нашем воображении объектом ненависти и бесконечно долгого ожидания. Поднимаясь по ней, я чувствовал, будто выползаю из слизистой промозглой дыры. И по большому счету было все равно, куда теперь нас поведут. Как только голова поднялась на уровень земли, на нее натянули все ту же вязаную шапочку с чьим-то так и не выветрившимся запахом пота, и я еще не успел полностью выйти из ямы, как руки были закинуты за спину и на них защелкнули наручники. Велели не дергаться, идти ровно и молчать. Метров сто охранники вели нас огородами, на которых, как я понял, росла картошка, потом, нагнувшись, прошли через какой-то проем в ограде и сели в машину. По ухабистой дороге ехали медленно, сильно не газуя (прислушиваясь, я прямо чувствовал, насколько опасливо нога охранника касается педали газа). Ехали, похоже, с выключенными фарами, чтобы даже издалека не привлечь внимание страдающих бессонницей. На всякий случай немного поплутали, чтобы сбить нас с толку. Все это время наши охранники только пару раз коротко перешептывались между собою, и если нам после зиндана было уже все равно, то они, как я чувствовал, были очень напряжены. Обстановка в целом, вероятно, совсем не благоприятствовала им, и они очень старались быть крайне осторожными. Нас, как я понял, перевозили в пределах одного и того же села, а сделать это, оставаясь совершенно незамеченными, очень непросто.

Проехав минут двадцать – двадцать пять, машина остановилась, и с минуту мы сидели в полной тишине: при опущенных окнах наши похитители прислушивались к посторонним звукам, а мы с Владом слышали спящую, но вовсе не тихую летнюю ночь. Мне казалось, что я услышал бы даже шелест лепестка в траве, если бы дуновение ветра не кружило мне голову своими запахами. И вот нас быстро вывели из машины, мы сделали несколько шагов по щебню и вошли в какое-то помещение, в котором, похоже, горел свет. Сняв наручники, один из охранников вдруг сказал, чтобы мы разделись до трусов. После короткой паузы более повелительный голос повторил приказ. Через секунду слева от меня зашевелился Влад. Пока раздевался, думал, что бы это значило. Конечно, ничего хорошего в голову не приходило. Я уже стоял в трусах, когда с головы стянули шапочку, и при слепящем свете лампочки я увидел перед собою тех же двоих в масках с автоматами. Не дав нам опомниться и прийти в себя, они сразу же провели нас во внутреннюю комнату, где так же ярко горел свет и на полу валялись свернутые матрасы. Тут нам объявили, что теперь это наше новое жилище и нам надо подмести пол и разложить свою постель… для дальнейшего отбывания неопределенного срока.

В побеленной известкой комнате было два небольших зарешеченных окна, которые, как и в нашем первом месте заточения, снаружи были наглухо заколочены жестью. Наша комната-камера была смежной: напротив окон были плотно закрытые двустворчатые двери с висячим замком на короткой цепи. Эти двери вели в следующую комнату, откуда временами слышались голоса наших охранников. Здесь ничего не было, кроме матрасов с обещанными простынями и фляги-туалета в углу. Но сколько тут было пространства! Просто стадион! Между двумя противоположными углами целых восемь шагов!

Вскоре нам вернули одежду, правда, вместо джинсов обоим принесли трико. По всей видимости, нас раздевали для тщательного досмотра перед тем, как запускать в новую «камеру». Но почему нам не вернули джинсы, осталось непонятным.

У нас с Владом был праздник. Старым веничком мы тщательно и не торопясь подмели пол, аккуратненько разложили матрасы и с особым чувством расстелили на них и взаправду чистые белые простыни, а поверх – старые, но вполне себе опрятные одеяла. Старательно взбили, хоть и без наволочек, но настоящие пуховые подушки. После нечаянно приятных хлопот по обустройству нового места отбывания я долго и безостановочно ходил из угла в угол, а Влад, от души вздохнув, раскинулся на своем «ложе» во всю свою почти двухметровую длину.