Ты, я и Гийом - читать онлайн книгу. Автор: Диана Машкова cтр.№ 16

Вся эта пустая нервотрепка, искусственно выстроенная «полоса отчуждения» и последовавшая за ней резкая перемена, сказалась тогда на моей психике не самым лучшим образом: я неделями размышляла над тем, в чем моя наглость и где моя вина. Ответ никак не находился. Зато теперь я твердо знаю одно – нужно держаться от подобных людей подальше, никому не быть должным и не терпеть унижений. С таким воинственным настроением я и поступала в аспирантуру. И никак не ожидала, что мне вдруг божественно повезет – Ирина Александровна оказалась пределом мечтаний молодого аспиранта.

– Ну что ж, – начала она, когда принесенные мною цветы были поставлены в вазу, а распечатанная и исполосованная вдоль и поперек красным карандашом первая глава легла перед нами на стол, – в целом неплохо.

Я, замерев на первой половине фразы, вздохнула с огромным облегчением в финале второй. Поначалу, когда я только взглянула на свой препарированный текст, мне показалось, что это – конец. Не будет никакой диссертации, не предвидится никакой защиты, и вообще – самое время идти устраиваться посудомойкой в университетской столовой: ничего более полезного и существенного я для науки сделать не могу.

– Спасибо! – с благодарностью выдохнула я. – Мне-то уже подумалось, все – полный провал.

– Да нет, что вы, – Ирина Александровна улыбнулась, – просто нужно еще кое над чем поработать.

– С удовольствием!

Передать не могу, как порадовал меня такой приговор. Стало весело и легко, будто крылья выросли.

– Во-первых, – Ирина Александровна кивнула мне, подождала, пока я успокоюсь и перестану ерзать на стуле, и приступила к делу, – не бойтесь биографических аналогий! Откуда берутся женские образы в романах и стихах Костровицкого? Смелее! Покажите.

– И что, прямо так и писать, что его любимая Анна Плейден, например, превратилась в «Гниющем чародее» в Озерную деву, а образ героини «Убиенного поэта» списан с другой его возлюбленной – Мари Лорансен?

Мне не очень нравилась перспектива очередного промывания давно истлевших костей.

– Ну, вероятно, не так бесхитростно, – Ирина Александровна улыбнулась. – Но нельзя недооценивать влияний. Что ни говорите, а именно женщины сформировали Аполлинера. И его эстетику тоже.

– Понятно. – Я опустила глаза и стала делать пометки в тетрадке, чтобы не забыть. А заодно, чтобы не выдать выражением лица то, как мне не нравится этот банальный тезис. В моем воображении Аполлинер, синоним самого Искусства, всегда оставался независимым и сильным.

– И еще, – Ирина Александровна отвела взгляд от текста, задумалась ненадолго и, вздохнув, продолжила: – «Подвиги юного Дон Жуана» и «Одиннадцать тысяч палок» – это прежде всего установочные работы. Постарайтесь делать акцент на общеизвестную прозу.

Я расстроилась еще больше. Отчего-то мне жизненно важно было доказать, что именно эти выкопанные мною из анналов литературы художественные труды сыграли главенствующую роль в становлении Аполлинера. Но что я могла поделать? Слишком уж необузданным оказался Аполлинер в своих*censored*графических романах. Не у всякого человека хватило бы самообладания, чтобы прочесть два этих опуса от начала до конца и не свихнуться при этом. Я прочла. Не факт, правда, что все в моей бедной голове осталось в итоге как было.

– Ясно. – Я судорожно строчила в тетради.

Ирина Александровна сделала еще несколько замечаний, и аудиенция была завершена. Я уже почти подпрыгивала на месте от нетерпения – хотелось поскорее оказаться дома и по свежим следам сделать из заготовки достойную главу. А заодно и «причесать» собственные растрепавшиеся мысли. У меня так всегда – стоит авторитетному человеку похвалить, направить, подать идею, и я уже готова на что угодно, лишь бы добиться на этом поприще наивысшего результата. Ни сложности не пугают, ни сидение за компьютером по двадцать четыре часа в сутки, ни невероятный объем работ – главное, не подвести, сделать все, как надо. Все-таки, что ни говори, именно конструктивная поддержка, а не абстрактная критика – двигатель прогресса и залог успеха в любой работе!

Ирина Александровна вручила мне перечерканные печатные листы, пожелала успехов и распрощалась. Меня едва хватило на то, чтобы с чувством выдохнуть: «Спасибо! Всего доброго!», после чего я пулей вылетела за дверь.

День обсуждения первой главы диссертации настал. Я нервничала с самого утра. Бедная моя Катюшка была предоставлена сама себе: сумасшедшая мама не уделила ей в то утро ни капли внимания. Бабушка, которая пришла посидеть с ребенком, на все вопросы из разряда «умывались?», «кашку кушали?», «одежду для прогулки приготовили?» получала короткое злобное «НЕТ» и укоризненно качала головой. Но не возмущалась. Видимо, помнила собственную защиту.

Ни на минуту – ни дома, ни по дороге в университет, ни на кафедре – я не выпускала текст доклада из рук и постоянно в него заглядывала, как будто там каким-то магическим образом могли обнаружиться новые буквы, слова или даже целые абзацы. Разумеется, ничего подобного не происходило, и я впустую шарила глазами по знакомым до последней запятой лабиринтам строк.

В плане заседания кафедры мой доклад значился первым. Пришлось вставать перед многоуважаемым профессорско-преподавательским составом и испуганно вещать, сдерживая предательскую дрожь в голосе и в коленях. Но Аполлинеру удалось все же взять верх над моими страхами и, как всегда, увлечь в другую реальность. В ней не имели значения такие мелочи, как нахмуренные брови профессоров, нетерпеливое постукивание карандашом по столу заведующей кафедрой, удивленные взгляды доцентов. Только чувственность и преданность искусству. Заканчивала я уже совершенно свободно, где-то даже испытывая удовольствие от произведенного эффекта.

Но когда дело дошло до дополнительных вопросов – особенно упорствовал Юрий Павлович, преподававший зарубежную литературу Средневековья, я искренне пожалела, что передумала идти в посудомойки.

– Откуда позаимствовал Аполлинер легенду о Мерлине, легшую в основу «Гниющего чародея»? – вопрошал Юрий Павлович.

– Из средневековой литературы, – ответствовала я. (Откуда ж еще, если вопрос исходит от вас?) – В XII веке Гальфридом Монмутским были написаны «Пророчество Мерлина» и «Жизнь Мерлина», а в «Романе о святом Граале» Мерлин представлен как сын дьявола и девственницы.

– А откуда взялся образ Анжелики в том же произведении? – не унимался любопытный профессор.

Вот тут-то я растерялась. Как назло, кроме матери поэта, образ которой прочно застрял у меня в голове, на ум ничего не приходило. Я глупо помолчала, а потом промямлила что-то об Анжелике Костровицкой. Юрий Павлович комментировать не стал, только нахмурился и отвернулся. Уже дома – вопрос никак не шел у меня из головы – я сообразила, что Юрий Павлович, скорее всего, хотел услышать об Анжелике из «Неистового Роланда» Ариосто. Черт возьми! Куда уж моим скромным познаниям до невероятной эрудиции Гийома Аполлинера?! Хотя ему было проще: ни детей, ни хозяйства – только служение искусству.