Жизнь на грешной земле - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 118

— А скажи вот, зазывальщик, много ли золотишка в Сибири?

— А вот ты сам подумай, коли, говорю, слух живет, будто сидит там где-то в лесах баба, вся из золота слитая.

— Н-но? Это уж брех. Давно б нашли, — промолвил Замора.

— Не нашли покуда. Может, тебе повезет.

— А что? А если? А-эх! — И Замора швырнул в общую кучу свою шапку.

— А от, сказывают, комары там с воробьев наших, а? — спросил Савка Керкун, намереваясь бросить свою шапку.

— Эт верно, — серьезно сказал Заворихин, и казаки чуть уняли шум, прислушиваясь. — А мухи там поболе ваших куриц.

Снова грохнул хохот. Но Кольцо и тут не улыбнулся.

— Слушай, казаки! — поднялся Ермак. — Брех али правда про сибирскую золотую бабу — не знаю. Знаю лишь, что поход в Сибирь — дело тяжкое, опасное, а потому — добровольное. Но кто пойдет со мной, тем сразу говорю — даже за малое ослушание буду без жалости карать донской казнью — камней за пазуху, да в воду Согласны ли?

Снова затрясли казаки саблями и пищалями:

— Согласны!

— В Сиби-ирь!

— А как загинем там?

— Лучше там, чем в царской петле?

— Вина казакам с полдюжины бочек! — прорезался голос Заморы.

— Вина-а!! — дружно поддержали его десятки глоток. Заворихин помрачнел.

— Придется казачков-то перед дорогой уважить, — усмехнулся Ермак ему в лицо. И обернулся к стоящему рядом попу-расстриге Мелентию:

— Ты, поп, пойдешь с нами в Сибирь?

— А кто же детей казаков твоих крестить будет? Надо идтить…

Солнце клонилось к горизонту. Меж палаток и шатров дымились костры, готовился ужин, толпами ходили пьяненькие казачки, кое-где пели песни.

В шатре Ермака теперь только двое — сам хозяин да Иван Кольцо. Он по-прежнему мрачен, сидит боком к столу. Ермак достал из походного шкафчика корчажку с вином, два заморских серебряных кубка.

— Поговорить хочу с тобой, Ваня… Что это ты вроде чужим мне стал? Коли в Сибирь со мной не хочешь, так это, говорю, дело добровольное.

Кольцо медленно и тяжело встал.

— Счас я. — И вышел.

Ермак удивленно поглядел ему вслед, стал доставать из шкафчика хлеб, глиняную тарелку с огурцами.

Он расставлял на столе посуду, когда распахнулся полог, в шатер вступила Алена, за ней Кольцо.

— Вот… — выдохнул Кольцо.

Ермак, повернувшись на голос, застыл с ножом и буханкою в руках Глаза его раскрывались все шире и шире… Потом нож и буханка упали на скамейку, оттуда на пол. Ермак тряхнул головой, чтоб сбросить наваждение, закрыл глаза ладонью…

Когда ладонь медленно сползла с лица, перед ним стояла все та же Алена…

— Ермола-ай! — Она шагнула и распростерлась у его ног, зарыдала.

— Алена! Алена! — Ермак упал на одно колено, взял ее за плечи, намереваясь поднять.

— Это моя жена, Ермак! — прорезался беспощадный голос Ивана Кольцо.

Ермак замер. Медленно стал разгибаться, вставать. Шагнул назад, упал в кресло, закрыл глаза.

В грустную мелодию вплетается печальный женский голос:

…Рассказывает в песне Алена, как идет она по грязному трюму, останавливается возле Ивана Кольца, сует ему связку ключей и кинжал…

…Иван Кольцо с кинжалом в руке выполз кошкой на палубу…

…Рубятся Иван Кольцо и полуголый Агаджа в каюте…

…Переодетый в турка Иван Кольцо, Алена и Мария наблюдают, как бывшие гребцы бросают трупы турок в воду…

Медленно открыл глаза Ермак… Он и Кольцо сидели за столом, перед ними корчажка с вином, огурцы на тарелке да хлеб.

— Во-он как было? — хрипло сказал Ермак.

Помолчал невесело. Перед ними стояли нетронутые кубки.

— Спасибо, что из неволи ее вызволил.

— Это она меня от верной смерти спасла…

Еще помолчали.

— Что же, живите счастливо… — Ермак встал. — А я — в поход…

— Стой, Ермак. Негоже нам с тобой так… Иду я с тобой в Сибирь! А с Аленой… Пусть свершится божий суд. Кого с похода дождется она — с тем ей и жить. А коли оба вернемся живыми-здоровыми — ее воля и ее выбор. Так порешим?

— Давай так, — сказал Ермак, помедлив.

Они встали и обнялись.

Анфим Заворихин, стоя на носу восьмивесельного речного струга, произнес:

— Вот оно, царство Строгановых! Это город Кергедан.

Ермак поглядел вдаль. Из-за крутояра, поросшего соснами, заблестел купол церкви, показались крыши домов и домишек.

За первым стругом плыло под парусами еще дюжины полторы больших и малых стругов, наполненных людьми. Радостно-торжественно звучит церковный колокол. Народ высыпает на берег…

В роскошно отделанной деревянной зале Строгановы щедро угощали Ермака и его ближайших помощников Вымуштрованные холопы носили и носили разносолы, заморские вина в причудливых бутылках и кувшинах.

В раскрытые окна плыл пьяный говор и шум — вокруг бочек с вином пировали казаки, жарили на кострах, разложенных прямо под окнами хоромов, куски мяса.

Семен Строганов тычком сидел в просторном кресле, обеими руками опираясь на костыль, говорил Ермаку:

— Волей царя-батюшки обживаем мы сей дикий край, сторожим окраину Руси. Тяжкая наша служба. И ратные люди есть, да мало… Все время местные племена — поганые вогуличи да остяки вкупе с татарами городки наши жгут, людей побивают… Особо пелымские князьки разбойничают… А с тех пор, как царь Кучум объявился в Сибири, вовсе житья не стало…

Максим Строганов поднялся, захлопнул створки окон.

— Спалят же казаки город!

Ермак будто и не слышал, спросил у Семена:

— Много ль войска у Кучума?

— Войска не много, но в данниках у него черных людей тысяч тридцать, не менее, — ответил Строганов.

Подошел пьяный Никита Строганов, расплескивая вино из бокала.

— А почти все это наши данники были!

Старший Строганов костылем вышив у Никиты заморский стеклянный бокал.

— Нажрался? Царевы эти данники были… Пшел!

Когда Никита убрался, Семен, как лисица, усмехнулся: