— И паршивого посла этого продать в Азов! — распорядился Иван Кольцо.
Лежа в постели, Иван, заложив руки за голову, уныло смотрел в потолок. Алена, сидя на кровати, прибирала на ночь волосы.
— Что-то ты, Иванушка, такой невеселый ныне у меня?
— Да нечего веселиться-то, Аленушка. Царь-то-государь, наш батюшка, полк стрельцов сюда послал, меня словить да повесить.
— Ванюшка! — Она упала на него, обняла, будто пытаясь защитить от опасности. — Да за что?!
— Да это бы ничего, Алена. Я б на Дон ушел… На Яик — ищи-свищи меня. Да вот… — И Кольцо умолк, не договорив.
— Ну что, что еще? — взмолилась Алена.
— Ермак… Ермолай твой объявился.
Алена оцепенела. В глазах ее полыхнул смертельный испуг.
— Ка-ак?!
— Лазутчики донесли — царев воевода Мурашкин уж Рязань миновал, скоро припожалует со своими стрельцами в гости к нам, — проговорил Никита Пан и угрюмо усмехнулся: — Сказывают, острых топоров да крепких веревок много коробов везет… Решайте, атаманы, что делать нам!
В походном шатре Ермака собрались его сподвижники — Матвей Мещеряк, Богдан Брязга, Яков Михайлов, Черкас Александров. Тут же Иван Кольцо, Савва Болдыря, Никита Пан.
Посередине шатра — голый стол, некоторые сидят за столом, остальные примостились кто где — на подушках, на седлах. Кольцо сидит на какой-то скамеечке у самого полога, угрюмо смотрит под ноги. Тяжело поднял голову, поглядел на Ермака.
— Что же делать? Кому казнь не грозит — пусть тут остаются. А мне со своими казачками уходить надо.
— А может, Иван, — усмехнулся Ермак, — мне-то с моими казачками царский воевода веревки покрепче, чем для вас, выберет. Казаков-то с войны я самовольно увел.
— Двинем, братцы, в верховье Дона! — воскликнул Брязга.
— Там Мурашкин не достанет нас! — поддержал Мещеряк.
— А может, на Яик? — сказал Болдыря.
— Царская рука достанет нас, братья, и на Дону, и на Яике-реке, — проговорил Ермак. — Скоро ли, долго ли, а, боюсь, достанет.
— А в петле дергаться что-то неохота, — с усмешкой проговорил Черкас Александров. — Я еще молодой.
— Так что ж делать-то? Под топорами да на висюлях гибнуть? — воскликнул Яков Михайлов. — А, Ермак Тимофеич?
Установилось молчание. Все ждут слов атамана. В этом ожидании ясно чувствуется безмолвное признание старшинства Ермака Тимофеевича, надежда, что он найдет и укажет выход из смертельного положения.
Помедлил еще Ермак. Поднялся.
— Есть на свете земля, откуда царю нас не достать. Да не знаю, согласитесь ли вы туда. Земля дальняя, неизведанная…
— Что ж за земля?
— Где ж она лежит?
Ермак подошел к пологу, крикнул наружу:
— Покличьте приезжего человека!
— Как тая земля называется-то? — спросил Никита Пан.
— Сибирь.
Иван Кольцо поднял вопросительно-удивленно голову.
— Как? — переспросил Мещеряк.
— Сибирь-земля, — повторил Ермак.
В это время шагнул в шатер могутный в плечах, заросший волосом мужик в крестьянской одежде.
— Анфим Заворихин его звать, — сказал Ермак. — Приехал он к нам с призывным словом…
Солнце стояло высоко над Волгой, качались, сверкали на воде солнечные блюдца.
Недвижимо сидела где-то на берегу Алена, опустив голову на руки. Потом шевельнулась, выпрямилась, тоскливыми глазами стала смотреть на солнечную игру с водой…
Подошла Мария, присела рядом.
— Сердешная… Как же теперь?
Алена припала к плечу подруги, зарыдала…
— Да что вам на Дону? — крутнулся Заворихин к Ивану Кольцу. — Али в нем вместо воды молоко течет, а берега кисельные? Да и слыхал я, — усмехнулся Заворихин, — воевода Мурашкин давненько с Москвы выступил…
Кольцо сверкнул глазами, опустил их, начал постукивать саблей между ног.
— Недавно приехал, а уже много знаешь!
— А Строгановы жалованье вам положат щедрое.
— Вот так же сулил нам однажды царский посланец, — усмехнулся Ермак. — Как на войну зазывал.
— Царь-государь… — усмехнулся и Заворихин. — Коль со Строгановыми-то поставить, так это же голь перекатная.
— А не шибко ли ты, Анфим, дерзок?! — спросил Брязга.
— Погодь, Богдан… — Самый старший из Ермаковых сподвижников Яков Михайлов встал меж Брязгой и Заворихиным. — А где же она, эта твоя Кама-река?
— В несколько недель дойдем! А оттуда начнем поход за Камень, в страну Сибирь, на хана Кучума. Эк, разгуляетесь. У Кучумовых конников одни стрелы да сабли. Ни одной пищали дажеть во всем войске нету. А Строгановы снарядят вас в достатке и пищалями, и свинцом. И пушек с ядрами дадут. Ну, решайтесь, казаки! Богатства в Сибири несчитанные, зверье там непуганое… Богачами вернетесь! А девки-татарки, а вогулки, а остячки, хе-хе… немятые, только немытые.
— Да помыть-то можно, — вставил Александров.
Раздался смех.
— Послушать тебя — рай в той Сибири, — проскрипел Никита Пан, перекрывая смех.
Встал Ермак. Смех утих.
— Рая на земле нигде нету, — проговорил Ермак. — А Сибирь-страну я давно хочу изведать. Как вы, атаманы да есаулы, решитесь? Со мной али нет?
— Эх, да что там! — вскочил вдруг на середину ковра Черкас Александров, сорвал шапку свою с зеленым верхом, шлепнул ее на красный ковер. — Веди, Ермак Тимофеич!
— В огонь и воду — за тобой! — рявкнул Брязга и тоже бросил шапку оземь.
— Поглядим, что за страна! — И шапка Матвея Мещеряка оказалась на ковре.
— Ну, если Строгановы богаче царя… — и Михайлов Яков бросил свою шапку.
— Мы-то как… атаман? — спросил у Кольца Никита Пан, держа свою шапку в руках.
— Чего спрашиваешь, коль шапку уже снял?
— Эх, в Сибири холодно, а в могиле темно! — И Никита шмякнул шапку об пол.
— И я — в Сибирь, — полетела шапка и Брязги в общую кучу. — В Сиби-ирь!
Лишь Кольцо Иван сидел в шапке, все так же молча и угрюмо.
— В Сибирь!
— В Сибирь!!!
— В Сибирь!!! — орут сотни казачьих глоток. Казаки, толпясь вокруг целой горы шапок, потрясают голыми саблями, пищалями. А в общую кучу летят все новые шапки.
Шум, галдеж, смех, крики…
Ермак, сидя на барабане, с улыбкой наблюдает за происходящим. И Заворихин довольно посмеивается. Рядом с ними стоит в шапке Кольцо, все такой же угрюмый.
Сквозь толпу пробирается юркий казачок Федька Замора, мнет перед Заворихиным шапку.