Цунами - читать онлайн книгу. Автор: Николай Задорнов cтр.№ 44

А еще через день японские послы прибыли на русский корабль. Им показали чертежи пароходов, машин, парусов, библиотеку, устроили артиллерийские учения. Кавадзи хотел запалить огонь и сделать выстрел из огромного орудия, но с непривычки не смог. Кавадзи попросил показать ему ружье и заметил, что оно не чищено. Капитан обмер от злости. Японец попал не в бровь, а в глаз.

– Из этого ружья только что стреляли, – нашелся Мусин-Пушкин.

Про водолазный костюм Кога сказал, что он походит на предмет, который изображается иероглифом, означающим накладное лицо.

– То есть маску для фехтования, – пояснил Гошкевич.

Кавадзи внимательно рассмотрел копию Веласкеса, сделанную Можайским, и высказал восхищение осанкой европейской женщины. Можайский ему нравился. Но он не мог этого написать в дневнике. В официальных дневниках следует писать только плохое про иностранцев.

Можайский показал гостям пейзажи Осака. Кавадзи сказал, что он служил в Осака, знает там все места и что рисунки очень верны.

Врач японского посольства Мицкури Гемпо пошел в госпиталь и долго беседовал с доктором Ковалевским.

Адмирал принимал гостей в своем салоне, где установлены два орудия. Хори Татноскэ ошибся, переводя его объяснения, и сказал послам, что ночью адмирал спит на одной из пушек.

Кога совсем пал духом, и, когда перешли в кают-компанию, он налег за столом на ликер.

К ужину поданы были всевозможные угощения и вина. Вечером подул ветер, и корабль стало бить на волнах. Лесовский приказал Гошкевичу и офицерам осторожно поторопить гостей, чтобы съехали на берег вовремя. По всем признакам шла буря.

Кога спустился в лодку мертвецки пьяным. По реям разбежались матросы и зажгли фальшфейеры. Взрывались и взлетали ракеты, и потоки огней лились со всех рей… ^[75]

Поздно ночью у себя в храме, где даже в ветер тепло и уютно, где по стенам развешаны все семьдесят халатов, привезенных с собой из Эдо, и разложены двести свитков рукописей собственного сочинения, где корзины со всевозможными библиографическими редкостями, Кога наконец пришел в себя. Он записал в дневник, что был сегодня неприличен во время приема у Путятина и раскаивается, но что у Кавадзи не хватило умения поднять пальник и он не смог выстрелить из огромного орудия на корабле.

Ночью погода разыгралась, и тяжелые волны пошли в бухту под скалами через проливы. Слышно, как они грохотали под крутыми стенами близкого островка, похожего на крепость с башнями.

Накат с тяжелым гулом рушился и за кормой «Дианы» в близкий берег. При вспышке молнии проступали скалы в осыпях, перемежавшиеся черными провалами распадков. Днем они похожи на рытвины, тесно заросшие тропическим лесом и кустарником.

«Нас понемногу тащит к берегу. Якоря не держат! – замечал Путятин. – Грунт – скала!» Но разговоры в таких случаях не приняты, отдаются лишь приказания. Такой ли нужен порт для коммерческих целей? Не за что якорям держаться… Военные пароходы американцев стояли на рейде, им хоть бы что, а купцу разгружаться придется у самого берега!

Дождь полил, с силой ударяя при порывах ветра. Дрожащим светом вспыхивала все снова и снова молния.

Адмирал еще с вечера, когда проводил гостей, понемногу их поторопив, послал шлюпку на берег, чтобы отдали концы закрепленных на берегу канатов.

Концы отдали, но шлюпка не смогла вернуться. Волнение началось в бухте. С матросами на берегу остался Посьет. Разрешат ли японцы им где-то ночевать или наши останутся на пристани под охраной самураев? Японцы странно боятся ночлега иностранцев на своем берегу, словно в этом таится что-то ужасное для Японии.

– Как же там наши гребцы? – сказал Сибирцев.

Снова ударила молния в полнеба, освещая горы, город и море в пене и пустынную пристань. Баркас, ушедший с вечера, вытащен, но людей не видно. Снова вспыхнуло.

– Молния цвета Мурагаки, – сказал лейтенант стоявшему рядом Гошкевичу.

Путятину нравилось самообладание Сибирцева. До войны он мичманом служил на Черном море у Лазарева, ^[76] ловил турецкие фелюги, ^[77] поставляющие оружие горским племенам.

Тросы больше не удерживали «Диану». Фрегат свободно подымался на волну на вытравленных якорных цепях.

– Отдайте третий якорь, – сказал Путятин, оборачивая к капитану залитое дождем лицо. – Нас тащит…

Капитан закричал в трубу. Собираясь кинуться во тьму, люди появлялись на палубе. Какие-то огни сразу же задвигались на берегу, словно ветер заколебал их. Полицейская стража, расставленная на ночь вдоль берега с фонарями, видимо, всполошилась, заслышав в эту ненастную погоду крики в рупор. Загрохотала якорная цепь.

– Японцам спать не даем! – сказал кто-то из молодых офицеров.

– Японцы и так не спят, – ответил Путятин.

Все три якоря держали очень плохо в этой каменной глубокой чаше, и Путятин все более клял в душе своего предшественника.

«Надо перейти бы, – думал он. – Но сейчас нечего и думать об этом, невозможно перейти. Кругом тьма, и каменные стены, и острые каменья разбросаны по бухте. И шлюпки с завозом не пошлешь, и на буксире их не поведешь фрегата. Ночь темна, залив как оброс скалами».

– Уберите все. Спустить реи… – велел адмирал.

Раздался свисток, послышались голоса унтер-офицеров, отдающих команду, и заспанные подвахтенные выбегали в привычной тревоге в кромешную тьму.

Матросы стали медленно подниматься в черную сеть дождя, куда-то ввысь. На всех мачтах предстояло убрать и спустить на палубу реи и стеньги ^[78] – верхние звенья мачт, их продолжения в самой высоте. Опять послышался свисток. Это уж вызывали «всех наверх». Люди все шли и шли, подымаясь из люков. При свете фонарей видно, что их усы, так величественно торчавшие на позавчерашнем параде, обвисли от дождя. На них пропитанные смолой куртки вместо парадных мундиров и мятые, грязные от смолы штаны.

Василию Букрееву понятно: мачты надо укоротить, рангоут ^[79] не должен парусить, чтобы ветер не потащил фрегат на камни, надо снять все лишнее. Но еще не случалось, чтобы ночью так разоружали фрегат. «Залезли в камни, теперь не знает, что делать, старый черт!»