Пряный аромат Востока - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Грегсон cтр.№ 100

Утром почтовый грузовик привез вместе с газетами недельной давности письма от Джонти и матери. Роза села на стул в гостиной, среди черного и липкого ковра клопов-щитников. Они появились непонятно откуда прошлой ночью, а потом с веранды в комнату прыгнули две огромные лягушки и сожрали несколько клопиков. Она решила не обращать на них внимания, намазала сэндвич джемом и взяла видавший виды конверт с долгожданным письмом из дома. Забравшись в постель, она с волнением стала читать его, но в нем было так много вопросов, на которые у нее не было ответа. От Тори она и сама давно ничего не получала и знала только, что она безумно влюбилась и не собирается домой. Но люди постоянно все сглаживают в письмах. Так что, не обращать на них внимания?

После того как Джек рассказал ей про Суниту, она постоянно лгала родителям и ужасно не любила эту новую особу, в которую превратилась: внешне огромную и неуклюжую, внутренне незащищенную, ненадежную, неуверенную.

Она встала с кровати и пошла за писчей бумагой. Ведь надо ответить маме. С полки над своим столиком она достала предмет своего стыда – ящичек с письмами от родственников и подруг: все наперебой писали, какая она умная, раз решилась на ребенка, и какой восторг, должно быть, испытывают они с Джеком. Кажется, она ни на одно из них не ответила: после откровений Джека она чувствовала себя растерянной и уязвленной и в то же время сердилась на себя. Ведь у Джека хватило мужества сказать ей правду, и он поклялся, что никогда не увидит Суниту. Конечно же, она должна быть благодарна ему за это.

А она не была. Атмосфера между ними так накалилась, что теперь, когда Джека не было дома, она испытывала физическое облегчение, словно снимала с себя тесную одежду. Вечерами, когда он бывал дома, они разговаривали так скупо и формально, что она мысленно сравнивала себя и его с двумя маленькими лодочками, которые все дальше и дальше отплывают друг от друга по темному ночному морю.

Она вовсе не осуждала его ни за что; теперь ей не давали покоя многие другие вещи, и она сердилась на себя за малодушие и слабость. Другие женщины без паники справляются с абсолютно естественной вещью – рождением ребенка. Какое право она имела воображать всякие нелепицы и быть такой ленивой и слабохарактерной. Вечером накануне своего отъезда Джек резко выбранил ее за то, что она оставила на комоде блюдо с жареной говядиной, которую немедленно облепили муравьи, и Роза даже посочувствовала ему – ведь этот человек живет с полоумной женой.

Роза планировала, как проведет утро. Вот если она сядет за свой столик у окна и не встанет, пока не ответит на четыре письма, это будет неплохо.

Дорогая мамочка!

Пожалуйста, посоветуй мне! Джонти Сауэрби написала мне и спросила о Тори, и я понимаю, как она волнуется, но проблема в том, что я почти ничего не слышала от нее после ее отъезда.

То есть она написала мне про свой медовый месяц в Кашмире и как они с Тоби переехали в бунгало возле Амритсара, и что скоро они пойдут в горы наблюдать за птицами. Похоже, что она необыкновенно счастлива, но я не знаю, что Тори рассказывала об этом своей матери, и не хочу выдавать ее секреты. После приезда сюда у меня немного туманная голова, так что прости меня, дорогая мамочка, если сегодня я напишу немного, но я скоро напишу тебе длинное письмо. Когда ты будешь писать мне ответ, не забудь и напиши, как там папа. Ты совсем ничего не пишешь о нем в последнем письме, а мне всегда мерещится самое плохое!!!

Я очень скучаю по тебе, дорогая мамочка, но ты не беспокойся за меня. Мы справились с муравьями, и теперь у нас порядок. На прошлой неделе мы заказали хороший новый комод. Джек тоже посылает вам привет. Я стала огромная, как гиппопотам, но доктор говорит, что у матери и ребенка все хорошо, так что не волнуйся.

Скоро я напишу тебе длинное письмо.

С сердечной любовью,

Роза.

Запечатывая конверт, она увидела под тонкой сорочкой сбоку на животе отчетливые очертания ножки ребенка и тут же согнулась от боли. Ее захлестнуло беспокойство: она была так плохо подготовлена, но не хотела позориться и слишком рано приезжать в очень посредственный военный госпиталь в Пешаваре. Неделю назад она так ждала встречи с гарнизонным доктором, приготовила целый список вопросов. Нормально ли, когда ребенок так много бьет ножками по ночам? В последнюю неделю она почти не спала. Ничего, что у нее иногда кружится голова? За два дня до этого она упала на кухне; она разговаривала с Лайлой и очнулась на диване.

Ну, может, он тоже был уставший, но гарнизонный доктор глядел на нее поверх очков, как ей казалось, так, словно она была полная неврастеничка – хотя она не сказала ему про обморок. «Миссис Чендлер, здесь вам пришлось беспокоиться о многом, – сказал он голосом человека, теряющего терпение. – Возможно, для всех было бы лучше, если бы вы остались в Пуне, где большой госпиталь».

Она улыбалась и старалась держаться храбро, но правда в том, что теперь ее многое пугало – пугала удаленность их дома, пугало то, что, когда ребенок выйдет, она его уронит, или забудет его, или что его съедят, или он заболеет малярией или заражением крови.

Выходя из своего кабинета, доктор резко сказал, что он утром возился с серьезными колотыми ранами – два туземца затеяли драку на кинжалах. Он словно хотел сказать: вот он, реальный мир, что там мне твои головокружения. И когда она возвращалась домой в повозке, которую – тум-тум-тум – везла флегматичная лошадь, на нее внезапно нахлынула такая волна гнева, что ей захотелось повернуть назад и попросить этого глупого человека пойти с ней и взглянуть на крошечные земляные холмики и временные надгробные камни. Вот, это тоже реальная жизнь, и он не имел права разговаривать с ней таким тоном.

Теперь осталось написать три письма, только три, и тогда она сможет пойти и лечь, но ребенок опять начал брыкаться, размеренно, словно удары барабана, и неприятно. Она заковыляла к зеркалу, чтобы посмотреть на свое лицо, с которого ручьями лился пот.

Когда ребенок затих, Роза перевела дух и снова села за столик, с облегчением чувствуя себя нормально, хотя теперь не очень и понимала, что для нее сейчас норма. Она взяла ручку, набрала в нее чернил и расстегнула красный кожаный бювар – его подарил папа, когда ей исполнилось тринадцать лет. В нем были отделения – «корреспонденция», «марки», «счета», – это вызывало у нее восторг; она чувствовала себя взрослой и умной, в общем, человеком, способным разумно организовать свою жизнь.

В отделение для марок папа сунул перышко, теперь выцветшее до рыжеватого, – перышко зеленого дятла, который жил у них на яблоне, и две красивые маленькие ракушки, которые он подобрал для нее на пляже в Лимингтоне, где она проводили летние каникулы.

Она покрутила перышко между пальцами. «Как типично для него, – подумала она, – заметить эту маленькую, но милую вещицу и тут же поделиться со мной». Если она закроет глаза, она почти чувствует его родной запах – дерева и шерсти, а также чуточку табака, который он хранил в своей молескиновой жилетке. Он был болен; она чувствовала это по молчанию мамы; может, даже умер. Она положила перышко обратно в бювар. Вот оно что, он умер, и мама не хотела ей говорить, потому что она болела и была в тысячах и тысячах миль от дома.