Любовь в ритме танго - читать онлайн книгу. Автор: Альмудена Грандес cтр.№ 73

Бабушка не смогла сдержать слезы и две широкие и неровные дорожки пролегли вниз от ее глаз по щекам. Слезы сказали больше, чем могли сказать слова, больше, чем жесты, больше, чем бешенство, с которым она говорила о его убийцах. Теперь она замолчала, от ее злобы не осталось и следа. Я могла, мне казалось, почувствовать ее боль, потому что теперь в ее глазах было что-то детское, беззащитное. Бабушка закрыла лицо руками, стараясь покинуть наш мир, — робкий, неуверенный жест ребенка, который не знает, где он, который уронил свою игрушку в реку и навсегда потерял ее. Такие мысли пришли мне в голову, когда я увидела, как плачет бабушка.

— Вот чего я не понимаю, — сказала я, когда прошло уже довольно много времени и бабушка успокоилась, — почему вы не уехали, почему не переселились во Францию или в Америку…

— Я тоже говорила с ним об этом, — ответила бабушка, медленно качая головой. — Тысячи раз я говорила ему об этом. Я не могла уехать с двумя детьми, мне нужно было подождать, пока родится третий ребенок, а потом я бы смогла уехать. Они бы выпустили меня, у них против меня ничего не было, но Хайме не поддерживал меня, потому что доверял Пако, я нет. Я никогда не доверяла ему, но он верил в Пако…

— Кто такой Пако, бабушка?

— Муж моей сестры. Он был депутатом, социалистом. В последние дни войны его назначили директором, или управляющим канала Изабеллы II. Он остался в Мадриде, когда вошел в правительство, он должен был остаться, чтобы гарантировать поставки воды до конца, и Хайме ждал его. Он ждал тогда, когда его собственные начальники советовали ему уезжать, он ждал, пока наши друзья посадят нас в свои автомобили и повезут через границу, он ждал Пако и говорил: «Мы уедем, когда соберется Пако».

— А Пако не поехал.

— Конечно, поехал! Но только без твоего дедушки.

— А ты…

— Я была беременна.

— Папой.

— Да… Правда в том, что мы его не хотели. Бедный ребенок, потому что двоих было уже достаточно, когда родилась Соль, я хотела покончить с собой — кто бы в те времена присмотрел за ними… Это было несчастливое время, несчастное время. Все было очень тоскливым, таким черным, у нас не было желания ничего делать. Первые роды прошли хорошо. Начались замечательные дин, все плохое было забыто, мы помнили только о хорошем… В конце концов я снова была беременна и плохо себя чувствовала. После Мануэля я пролежала в постели три месяца, у меня были кровотечения, а после Соль все было еще хуже, у меня началась геморрагическая лихорадка. Когда мне сказали во время войны, что я снова беременна, я разрыдалась прямо кабинете у врача. Потом шла по улице и плакала, но я не сказала ничего твоему дедушке, потому что уже почти наступило Рождество. Мы никогда не праздновали в рождественскую ночь, но очень часто праздновали в новогоднюю — раньше, когда были молодыми. Мы приглашали к детям волхвов. Как это было глупо, абсурдно, ведь мы были неверующими, и наши дети ничего не понимали в этом, но ночь поклонения волхвов нам очень нравилась. До войны мы всегда ее отмечали, но никому об этом не говорили. Кроме того, распорядитель судебной палаты обещал твоему дедушке курицу, целую курицу, теперь это кажется чем-то невероятным. Вечером за нашим столом должны были собраться шесть человек, потому что девочкам-служанкам было некуда пойти. Это было безумие — целая курица на Новый год. Я сказала себе: «Хорошо, сначала мы ее съедим, а там посмотрим…» Но курицы не было, мы поужинали рисом с шафраном, я помню это очень отчетливо, еще у нас были груши. Я ничего не сказала твоему дедушке.

Бабушка остановилась, чтобы зажечь сигарету. Это потребовало больше времени, чем обычно, а когда она продолжила, казалось, каждое произносимое слово причиняет ей боль.

— Здесь я ошиблась и признаю это, я вмешалась, потому что я должна была сказать ему. Все могло бы быть хорошо, возможно, мне не следовало идти, но я… Я думала, что у Хайме и так много проблем, так что я пошла к врачу и сказала, что хочу сделать аборт. Врач отказался, потому что это невозможно, что все госпитали в блокаде, обезболивающие средства изъяты, что там остались лишь койки, а лекарства, кровь, антисептики, для раненых — на фронтах. Он сказал еще, что с другой бы женщиной попробовал сделать это, но со мной, зная, кто я, он никогда бы не стал экспериментировать. Тогда я была на третьем месяце, дело было не таким сложным, я слишком долго ждала. Я была уверена, что у меня не будет еще одного ребенка… Врач, который знал меня на протяжении десяти лет, сказал, что, если я захочу, можно будет потом просто отказаться от младенца. Я решила подождать. Это было правильным решением. Врач наблюдал за мной, он говорил: «Не поступай так, Солита, тебе следует подождать». Но, по сути, ему не было до меня никакого дела.

— Откуда ты знаешь?

— От соседки, которая до замужества была актрисой, очень веселая женщина. Мы не были подругами в полном смысле этого слова, но очень близко общались, иногда пили вместе кофе. Она пару раз делала аборт за несколько лет до того. Я рассказала ей о своем положении. Соседка обещала помочь мне, и рассказала про замечательную акушерку, деревенскую женщину, которая всю жизнь делает аборты. Сказала, что следует пойти к ней, и тогда не будет никаких проблем, только надо ей заплатить. Я сказала, что заплачу, чтобы она не сомневалась… Мы договорились обо всем, я назначила встречу на утро, в девять часов, чтобы Хайме ни о чем не догадался. Я отправила детей к сестре со служанкой, а другая осталась со мной, она-то и спасла мне жизнь. Тем утром была бомбардировка, я прекрасно помню сирены, которые начали выть до начала налета, бомбили полдня, только в три часа эта девушка отправилась на поиски твоего дедушки. Она нашла его лишь через час, потому что не умела читать и ей приходилось всех спрашивать. Когда Хайме пришел домой около пяти с четвертью, я была без сил, лежала пластом, истекая кровью. Та женщина исчезла, когда начали бомбить, убежала посмотреть, что там за шум. А служанка, которая была очень нервозной, стала ей угрожать, сказав, что мой муж — адвокат. Я не знаю, что со мной сделали, я не видела, но и теперь во сне я слышу ее голос, спокойный мелодичный: «Потерпи еще чуть-чуть, очень хорошо, прекрасно, очень хорошо, теперь будет немного больно…» Судя по акценту, она была андалузкой, это единственное, что я знаю. Хайме искал ее по всему Мадриду в течение трех долгих месяцев, все то время, которое ему оставалось, чтобы посадить ее в тюрьму, но так и не нашел.

— В этом вы не были виноваты.

— В этом, нет, в других вещах. Я чувствовала себя очень глупо после произошедшего. Врач сказал мне, что мне не стоит много двигаться, не из-за ребенка, с которым все оказалось в порядке. Невероятно, но с ним все было хорошо, нет, из-за меня… Врач говорил тихо, хотя мы остались с ним наедине, твой дедушка услышал. А потом надо было видеть Хайме, он стал похож на фурию, я его не узнавала. Когда я проснулась, вместо того чтобы успокоить меня, он дал мне две пощечины, это был единственный раз, когда он поднял на меня руку. Он тоже был очень нервным, он почувствовал дух приближающейся смерти, он очень боялся за меня, поэтому не хотел уезжать. Хайме говорил: «Мы поедем вместе с Пако. Тебе станет лучше, ничего не случится, увидишь…» Я просила его, чтобы он ехал один, чтобы он сделал это для меня, потому что если что-то пойдет не так, то вина ляжет целиком на меня. Но он ответил, что отлично понял, что произошло, что если бы он был на моем месте, то поступил бы также. Больше он не хотел говорить на эту тему. Я потом не упоминала об этом, но все равно Хайме не простил меня.