Ненависть - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Баксбаум cтр.№ 70

— Нет.

Нужно прекращать задавать риторические вопросы.

— Но теперь я другая. Я словно проснулась. Могу отдать тебе почку. — Я несу полную околесицу.

— Но мне не нужна почка.

— Но если бы была нужна, я бы отдала тебе свою, — говорю я. — Не задумываясь.

— Спасибо.

— В любой момент. Серьезно.

— Хорошо. — Эндрю встает, давая понять, что наш разговор закончен. — Большое спасибо за возможную почку.

— Эндрю. — Я первый раз за это утро смотрю ему в глаза. — Эндрю, — повторяю я. — Погоди, пожалуйста.

Я делаю еще один глубокий вдох, чтобы успокоиться, но это оказывает противоположный эффект, и я начинаю плакать. Я захлебываюсь в крупных, некрасивых, истерических слезах, от которых хочется убежать или глазеть на них, но ни в коем случае не пытаться их остановить утешениями. К чести Эндрю надо сказать, что он остается на диване и не смотрит на меня. Просто сидит абсолютно неподвижно.

Через несколько минут Эндрю встает и уходит за стаканом воды и коробкой бумажных салфеток. Он ставит и то, и другое передо мной на кофейный столик.

— Это сейчас прекратится, обещаю, — говорю я. — Сейчас все пройдет.

— Я знаю. Я подожду.

Когда я слышу голос Эндрю, внутри меня что-то срабатывает, пульс мой успокаивается, слезы останавливаются. Я промокаю глаза салфеткой и сморкаюсь. Я иду в ванную и плещу в лицо холодной водой. Из зеркала на меня смотрит мое опухшее и помятое отражение. «Что ты делаешь, Эмили? Вноси уже ясность. Хватит, хорошенького понемножку».

Я возвращаюсь, вновь опускаюсь на диван и поворачиваюсь к Эндрю лицом. Я могу это сделать. Я готова.

— О’кей. Прости. Я уже в норме.

Эндрю кивает, но выглядит утомленным. И очень уставшим от меня.

— Я знаю, что сама все испортила. Но я люблю тебя, Эндрю. И я любила тебя тогда, в кино, когда ты мне сказал это впервые, а я не ответила. Я любила тебя и тогда, когда расставалась с тобой на День труда. Я очень хочу объяснить тебе, почему я убегала от самого лучшего, что случилось со мной в жизни, и я еще попытаюсь это сделать. Но все слишком сложно. Сначала мне нужно было разобраться с собой. Тогда я не была готова что-то отдавать. Я не была готова к Эндрю. А сейчас? Сейчас я готова. Во мне уже нет этого оцепенения, понимаешь? Мне хочется быть проще и объяснить случившееся с нами примерно так: «Слушай, Эндрю, я рассталась с тобой, потому что боялась любить тебя и потерять тебя»; и это было бы правдой, но далеко не всей. Жизнь намного сложнее. — Эндрю немного подвигается, чтобы развернуться в мою сторону. Движение это едва уловимо, но тем не менее оно становится для меня знаком того, что я могу продолжать. Он меня слушает.

— Я сейчас пытаюсь сказать, что я сама все испортила, но мне кажется, что для этого были причины. Ты бы сам не захотел быть со мной, узнай ты, каким в действительности слабым существом я являлась несколько месяцев назад. Я была несчастной и пустой, не подозревая об этом. А теперь… ну, теперь я стала лучше, на мой взгляд. По крайней мере, я над этим работаю.

— О’кей, я рад, что у тебя все налаживается. Правда рад, — говорит он. — Но, Эмили, я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Это ведь ты бросила меня, не забыла? — Сейчас он смотрит вниз и чертит пальцем круги на своем диване. Один кружок, другой, третий…

— Я знаю, что не могу перечеркнуть последние несколько месяцев, в течение которых я занималась разрушением «нас». Я разбила «нас» как единое целое и беру за это всю ответственность на себя. Но я любила бы тебя, любила, любила, если бы могла начать все сначала. Переделать все. Попытаться опять соединить нас. Восстановить разбитое. Склеить нас заново, что ли.

Я перевожу дыхание и жду. Вот оно. Мы молчим и даже не шевелимся, и я начинаю думать, не растворимся ли мы оба в небытии. В отсутствии звуков. На самом деле это не больно. Просто перестаешь чувствовать что-либо. Я почти не хочу, чтобы этот момент заканчивался, ведь после него наступит ясность. Возможно, поэтому я и молчала так долго, потому что легче не знать правду. Тогда у тебя, по крайней мере, остается надежда.

— Эмили, — начинает Эндрю, а затем останавливается. — Эмили.

— Да, — отвечаю я и опускаю глаза. Он не обнял меня. Не поцеловал. Все кончено. Игра завершена.

— Хорошо, не надо ничего говорить. Я все поняла. — Интересно, можно ли посмотреть на разбитое сердце. Видит ли его Эндрю прямо сейчас, на полу, разлетевшееся на сотню крошечных кусочков и рассыпавшееся среди обрезков картофельной кожуры?

— Нет, нет, ты не поняла, — говорит он, и голос его становится тихим. Почти неслышным. Я затаиваю дыхание.

— Я люблю тебя, и я, блин, не знаю, что мне с этим делать. И я не перестал любить тебя после Дня труда, когда ты все поломала, хотя, видит Бог, я этого хотел. Но я желал быть с тобой, заботиться о тебе, переживать за тебя, когда твои дела идут плохо, или, по крайней мере, не слишком хорошо, как это было в последние несколько месяцев. Ты — словно проклятая напасть. Как ты думаешь, почему я попросил тебя оставить меня в покое? — Эндрю поднимается и начинает расхаживать перед диваном, причем с каждым словом, с каждым шагом голос его становится громче. — Проклятая болезнь, — говорит он. — Ты — как чертов вирус, пожирающий мое тело. Но теперь ты здесь, и я снова начинаю сомневаться. Мы еще столько друг другу не сказали, и в этом не только твоя вина. Я понимаю это. — Он указывает на меня рукой, словно вынося приговор. — Не думай, что я этого не сознаю. Я не должен был отпускать тебя, не разобравшись в том, что происходит. Но я это сделал. Мне казалось, что я вот-вот достучусь до твоего сердца. Что ты просыпаешься. Но этого не произошло, а потом ты разбила нас. Да, ты очень точно выразилась. Забавно, что именно ты нашла самые правильные слова. Ты разбила нас, — говорит он, указывая на меня пальцем.

— Я разбила нас, — повторяю я.

— А теперь ты пробуешь нас склеить? Блин, я не знаю. Я уже ничего не понимаю. — Он останавливается напротив меня и опускается вниз; теперь он стоит на коленях, а глаза наши находятся на одном уровне. Слов уже не осталось, за исключением тех, что так и не были произнесены, и я понимаю, что пришло время попробовать. Я не могу больше сдерживать их. Это несправедливо по отношению к нам обоим.

— Я люблю тебя, Эндрю, — говорю я. — Я люблю слушать, как ты смеешься во сне. Ну кто еще способен на такую глупость? И я не слышала ничего прекраснее твоего смеха. На земле шесть миллиардов людей, большую часть которых, — детей, женщин и мужчин, не знающих английского языка, — я никогда не встречала, но это не важно, понимаешь? Я люблю именно твой смех. Вот в чем суть. И здесь нет ничего сложного. Мы, конечно, можем придумать себе сложности, но это бессмысленно. И теперь я уже не смогу убежать от тебя. Я больше не боюсь. О’кей, я соврала. Я по-прежнему до смерти боюсь, но я не позволю страху помешать мне. Не могу и не позволю. — Последнюю фразу я произношу как окончательную, словно я приняла решение за нас обоих, хотя я знаю, что это неправда. Без него ничего не получится.