Хорошие жены - читать онлайн книгу. Автор: Луиза Мэй Олкотт cтр.№ 40

Джо отправилась туда, готовая преклониться перед великими, которых с юношеским энтузиазмом боготворила издали. Но ее почтению к гениям был нанесен жестокий удар, и потребовалось время, чтобы прийти в себя после открытия, что великие существа, в конце концов, всего лишь люди. Вообразите ее ужас, когда, украдкой бросив взгляд робкого восхищения на поэта, чьи строфы наводили на мысль об эфирном существе, вскормленном «духом, огнем и росой», она увидела его пожирающим ужин со страстью, заливавшей краской его интеллектуальное лицо. Отвернувшись, словно от поверженного идола, она сделала другие открытия, которые быстро рассеяли ее романтические иллюзии. Великий романист тянулся то к одному, то к другому графину с регулярностью маятника; знаменитый теолог открыто флиртовал с одной из мадам де Сталь ^[77] своего времени, метавшей молнии во вторую Корину ^[78], которая любезно высмеивала ее, после того как перехитрила в попытках занять беседой глубокого философа, вкушавшего чай по-джонсоновски ^[79] и, похоже, дремавшего – словоохотливость этой леди делала речь невозможной. Ученые знаменитости, забыв своих моллюсков и ледниковые периоды, болтали об искусстве, занимаясь с присущей им энергией устрицами и мороженым; молодой музыкант, очаровывавший город подобно второму Орфею ^[80], толковал о лошадях, а представитель современной британской аристократии оказался самым заурядным человеком в компании.

Не прошло и половины вечера, как Джо почувствовала себя так глубоко désillusionée ^[81], что села в углу, чтобы оправиться от удара. Вскоре к ней присоединился мистер Баэр, который тоже чувствовал себя не на месте, и тут же несколько философов, каждый оседлав своего конька, начали сходиться мелкой рысцой, чтобы в перерыве скрестить копья на интеллектуальном турнире. Содержание разговора было далеко за пределами понимания Джо, но он доставил ей удовольствие, хотя Кант и Гегель ^[82] были неведомыми богами, а Субъективное и Объективное так и остались непонятными терминами, и единственным, что «эволюционировало из ее внутреннего сознания», оказалась сильная головная боль, когда все кончилось. Постепенно у нее складывалось впечатление, что мир разбивают на куски и строят заново, и, по мнению собеседников, на бесконечно лучших, чем прежде, принципах, что религия вот-вот окажется превращенной логическим путем в ничто, а единственным Богом предстоит стать интеллекту. Джо почти ничего не знала ни о какой философии и метафизике, но волнение и любопытство, отчасти приятные, отчасти мучительные, охватывали ее, когда она слушала их с ощущением существа, несущегося по течению во времени и пространстве, словно воздушный шарик, вырвавшийся из рук гуляющих на празднике.

Она оглянулась, чтобы посмотреть, нравится ли происходящее профессору, и увидела, что он смотрит на нее с самым мрачным выражением. Он покачал ей головой и знаком предложил уйти вместе с ним, но она была зачарована свободой спекулятивной философии ^[83] и осталась на месте, надеясь понять, на что ученые мужи намерены опереться после того, как упразднили все старые убеждения.

Мистер Баэр был человеком скромным и не спешил предлагать другим свои собственные воззрения не потому, что не имел твердых убеждений, но потому, что эти убеждения были слишком искренними и серьезными, чтобы говорить о них так легко. Но когда он перевел взгляд с Джо на нескольких других молодых людей, также привлеченных великолепием философской пиротехники, брови его сдвинулись, и он почувствовал желание вступить в дискуссию, боясь, что некоторые легковоспламеняющиеся юные души могут быть введены в заблуждение ракетами фейерверка, но, когда представление окончится, обнаружат лишь, что держат в обожженной руке пустую оболочку.

Он терпел это сколько мог, но, когда его попросили высказать свое мнение, вспыхнул честным негодованием и выступил в защиту религии со всем красноречием истины – красноречием, которое сделало его прерывистый английский музыкальным, а заурядное лицо – красивым. Ему пришлось выдержать нелегкое сражение, ибо ученые мужи умели спорить, но он не сдавался и стоял за свое знамя, как боец. И постепенно, пока он говорил, мир для Джо вернулся в обычное состояние; старые убеждения, которые служили человечеству так долго, показались лучше, чем новые; Бог не был слепой силой, а бессмертие представлялось не красивой выдумкой, но счастливой действительностью. Она снова почувствовала твердую почву под ногами, и когда мистер Баэр сделал паузу – его переговорили, но не сумели ни на йоту изменить его убеждений, – Джо захотелось зааплодировать и поблагодарить его. Она не сделала ни того, ни другого, но почувствовала глубокое уважение к профессору, так как знала, что ему было нелегко так неожиданно вступить в спор, но совесть не позволяла ему молчать. Она начала понимать, что характер – лучшее достояние, чем деньги, положение в обществе, интеллект или красота, и чувствовать, что если величие – это, по определению какого-то умного человека, «правда, благоговение и добрая воля», то ее друг Фридрих Баэр не только хороший, но и великий человек.

Это ее убеждение крепло с каждым днем. Она ценила его одобрение, она жаждала его уважения, она хотела быть достойной его дружбы; и именно тогда, когда эти желания были самыми горячими и искренними, она чуть не потеряла все. А началось с треуголки. Однажды вечером, когда профессор вошел в гостиную, где его ждала приготовившаяся к уроку Джо, на голове у него была бумажная треуголка, которую надела на него Тина и которую он забыл снять.

«Очевидно, он не смотрит в зеркало, прежде чем спуститься», – подумала Джо с улыбкой.

– Добрый вечер, – сказал он серьезно и сел, совершенно не ведая о нелепом контрасте между предметом урока и своим головным убором: он собирался читать ей «Смерть Валленштейна» ^[84].