Я взяла себе за правило – никогда не оставаться с ним наедине, потому что любому костру нужно время, чтобы потухнуть. Нашему костру его нужно очень много. Но когда-нибудь это произойдёт – страсть утихнет. И больше ничего не останется.
Сегодня FB улетают на концерт в Филадельфию, Калеб вылетит туда прямо из Чикаго. И вернутся они только в день моего дебюта. Вернутся все, кроме Калеба и Джареда, у которых по расписанию в Филадельфии обговорены ещё и съёмки в развлекательной вечерней передаче, так что эти двое прилетят поздно ночью и дебют мой пропустят.
Переживаю ли, что Калеба не будет? Не особо. И дело не в том, что я не хочу его видеть – очень хочу, просто слово «дебют» звучит лишь как событие гигантского масштаба, на самом же деле всё будет происходить в студии, в рамках известной музыкальной передачи, где будет присутствовать не такое уж и большое количество народа – в основном представители фан-клуба. И вряд ли моего. Фанатки Шейна этого точно не пропустят. Обычно дебюты так и проходят, их транслируют по всем музыкальным каналам и после того, как новоиспечённый исполнитель заканчивает выступление, проводят небольшую беседу и закрывают лавочку. Это меня и ждёт.
И Шейн в обязательном порядке будет присутствовать, чтобы поддержать «свою любимую девушку». Так что не особо хочется вновь наблюдать, как они с Калебом мечут друг в друга молнии. И без того буду нервничать.
А сегодня с утра пораньше, когда я только закончила разговаривать с Калебом по телефону, этот недоумок ввалился ко мне в номер с кучей одинаковых пакетов и коробок в руках. Я сразу вообще не поняла, кто за всем этим скрывается, пока не услышала его голос и волна горячего воздуха, накрывшая с головой, не напомнила, что, кроме Шейна, на меня такое впечатление больше никто не производит.
– Что это? – в недоумении поинтересовалась я, устало вздохнула и сложила руки на груди, глядя, как Шейн разгружает себя от непонятных предметов.
– Что? – переспросил, тяжело дыша, удостоив меня короткого недовольного взгляда. – Я тащил это от самого входа. Миллер, помочь не хочешь?
Забрала пару пакетов. Покрутила в руках:
– Почему они одинаковые?
Шейн сбросил на ковёр последние, провёл ладонью по волосам, убрав непослушные пряди с глаз, и, уперев руки в бока, уставился на меня тяжёлым взглядом:
– Потому что компания, занимающаяся упаковкой подарков от фанатов, специально заворачивает их одинаково и отправляет в агентство. – Сказал – будто солому пожевал.
Смотрела на Шейна беспристрастно.
– А ты не знала? – сузил глаза тот, фыркнул и упал на мой диван, забросив ногу на ногу и разбросав руки вдоль высокой спинки. Кивнул на пакеты: – Ладно, чего стоишь? Давай распаковывай.
Я не шевелилась.
– Кто это всё прислал? Зачем?
– Фанаты. Они так часто поступают, представь себе.
– Чьи?
– Мои. Твои. Наши! – Взмахнул руками и упёр локти в колени, глядя на меня из-под нахмуренных бровей и пожёвывая нижнюю губу, будто бы нервничая. – Какая разница? Распаковывай.
– Почему сейчас?..
– Миллер, ты такая зануда! Давай распаковывай, а? – Вновь запустил руку в волосы и будто бы только сейчас заметил мои коротенькие пижамные шорты. Лицо Шейна застыло. Тёмные глаза плавно заскользили вверх по моим ногам, исследуя каждый сантиметр, задержали взгляд на груди и наконец остановились на моём лице.
– Уходи отсюда, – прошипела сквозь зубы, борясь с участившимся дыханием, и открыла для Шейна дверь.
Тот продолжал сидеть на диване, решительно глядя мне в глаза.
Это бессмысленно. Всё, что я делаю, и всё, о чём думаю, просто лишено смысла.
Правильно Николь сказала, когда недавно дозвонилась до меня. Что перед тем, как начинать встречаться с Калебом, нужно было остудить эту безудержную страсть, дать ей выход. Простыми словами – надо было переспать с Шейном и жить себе дальше. А у нас всё так и осталось незаконченным. И каждый помнит эти ощущения…
– Уходи! – повторила твёрдо. – Разве тебе на самолёт не надо?
Шейн поднялся на ноги и медленно пошёл ко мне:
– Надо. А разве тебе в агентство не надо?
– Туда я и продолжу собираться, как только ты уйдёшь. – Ну вот, чем ближе он подходит, тем сильнее дрожит предательский голос.
Шейн остановился напротив меня и коснулся рукой двери. Резкий толчок, и она захлопнулась.
Я вздрогнула и попятилась, так как совсем не ожидала подобного. Набрала полную грудь воздуха и на секунду прикрыла глаза, почти уверенная, что вот они, правильные и максимально некультурные слова, которые сейчас крутятся в голове – именно то, что надо, чтобы остудить пыл этого недоумка и выставить вон из моего номера. Но лишь взглянув на его серьёзное сдержанное лицо, что так стремительно приближалось к моему, все слова, как острые косточки, застряли в горле, мучительно сжав его в преддверии скорого приступа удушья.
Шейн наступал и даже не ухмылялся, что на него не похоже. Твёрдо смотрел мне в глаза и не остановился до тех пор, пока не прижал меня к стенке.
– Почему ты постоянно это делаешь? – прошептала я, пытаясь говорить недовольно.
– Что делаю? – Всё так же серьёзен: взгляд, голос.
– Почему постоянно меня куда-то вдавливаешь?
– А ты стой на месте, нарушь традицию.
Дыхание перехватывало – его аромат окружал меня, захватывал, кружил голову. Я хотела оттолкнуть его и пинком под зад выставить вон, но не могла этого сделать, потому что для этого его нужно коснуться. Во всяком случае, таков был аргумент.
И вдруг его взгляд смягчился. Мышцы лица расслабились. Грудь приподнялась на шумном вдохе, натянув на груди тонкую ткань тёмно-серой футболки, чего я совершенно не заметила…
– Тейт…
– Не трогай меня! – с угрозой посмотрела Шейну в лицо.
– Я и не трогаю тебя. – Ждала ухмылки, но его лицо оставалось предельно серьёзным, словно у нас тут разговор века намечается. Руки были опущены по швам, расстояние между нашими телами оставалось мизерным, но он и вправду меня касался.
– Послушай меня. – Его тёплое дыхание вызвало болезненно покалывание на коже, и я напряглась всем телом, чувствуя, что ещё немного – и мозг снова перестанет мне подчиняться.
– Я не хочу тебя слушать, – выдавила из себя с прикрытыми глазами.
– Ты даже не знаешь, что я хочу сказать.
Яростно уставилась Шейну в лицо:
– М-м… Дай-ка подумать, что-нибудь вроде: «Эй, Миллер, как там твоя коррозия поживает? Гниёшь себе потихоньку?» Или: «Эй, Миллер, свали уже, наконец, в другой конец света, чтобы я перестал себя презирать за то, что так сильно хочу тебя». Или вот ещё: «Эй, Миллер, а почему бы нам не заняться грязным животным сексом и забыть обо всём дерьме, что происходит?» Что-то вроде этого, да, Шейн?