История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Стирнс Дэвис cтр.№ 145

Наполеон III лаконично телеграфировал в Париж: «Армия побеждена и взята в плен. Я сам в плену». Пруссаки отправили его в симпатичный замок в Гессене, где он и находился, пока война не закончилась. Затем он уехал в изгнание в Англию. Они причинил Франции почти весь вред, который мог ей причинить один человек.

8. Теперь пруссаки, разумеется, пошли прямо на Париж: больше не было ни одной французской армии, которая могла бы им противостоять. Страсбург и другие приграничные крепости еще сражались – доблестно, но без надежды. Базен сонно сидел в Меце под прицелом прусских орудий. К 19 сентября пруссаки заняли Версаль и начали осаду Парижа. Теперь им пришлось сражаться уже не со Второй империей, а с новым Правительством национальной обороны.

Как только зловещая новость о поражении под Седаном распространилась по Парижу, авторитет власти перестал сковывать парижан. Цепь, стягивавшая их, была разорвана. Лживые бюллетени и постепенное осознание того, что приспешники Наполеона Малого ведут страну к ужасным материальным бедствиям, озлобили парижан и привели их в ярость. Однако в столице не произошло ни неистовых жестоких самосудов, ни даже просто жестоких убийств, и эта сдержанность характеризует ее жителей с хорошей стороны.

В ночь 3 сентября палата заседала. Один из лидеров республиканцев, Жюль Фавр, внезапно предложил считать, что правление Бонапарта закончилось, и создать временное правительство. Большинство депутатов были так ошеломлены его словами, что предложение не было ни принято, ни отклонено. В 10 часов утра 4-го числа рабочие устроили шествие и кричали «Свержение! Свержение!». В Тюильри встревоженные и растерянные министры в последний раз совещались с императрицей-регентшей. Паликао сказал, что может попытаться остановить толпу, если у него будут «40 тысяч человек», но у властей не было 40 тысяч верных солдат. Весь день прошел в бесполезных спорах между всеми якобы правящими органами. Кончилось тем, что, пока палата голосовала за предложение Тьера создать Комитет национальной обороны, толпа ворвалась в здание. Заседание было прервано. Чтобы угодить народу, депутаты перешли в ратушу. Там к ним присоединился Трошю, военный губернатор Парижа. Ему доверял гарнизон, и он был не слишком дружен с Евгенией. Трошю встал во главе нового временного правительства, большинство членов которого были республиканцами. Самым выдающимся из них было Жюль Фавр, получивший портфель министра иностранных дел. Министром внутренних дел стал Гамбетта.

Катастрофа была так велика, что конституционные придирки или приятные процедуры улаживания и перехода были невозможны. Евгения бежала из почти осажденного толпой Тюильри, и народ кричал ей вслед: «Низложить!» и «Да здравствует республика!». Благодаря помощи своего зубного врача доктора Эванса ^[280], американца, она вскоре не без приключений бежала в Англию, где началось ее долгое изгнание.

Сенат и Законодательная палата повели себя не слишком достойно – сами объявили о своем роспуске. Как надпись на могиле беспомощных депутатов прозвучали слова Тьера: «Мы не можем ни сопротивляться, ни помогать тем, кто сражается против врага. Мы можем лишь сказать: «Да поможет им Бог!»

Вся Франция сразу же приняла Правительство национальной обороны и подчинилась ему. У французов не было другого выхода, иначе в стране началась бы анархия, когда победоносный враг шел вперед по ее земле. Итак, во Франции снова была республика. Но перед этой республикой стояли серьезные препятствия – ужасы за ее пределами и деморализация внутри ее. И перед ней стояла почти невозможная задача – спасти народ от материального разорения. Ни одна новая власть не начинала свою жизнь в более тяжелых условиях. Но именно эта власть в итоге стала дважды победительницей на Марне, победительницей при Вердене, победительницей в Шампани и устами своего верховного военачальника высказалась за демократизацию мира, когда диктовала условия перемирия Гогенцоллерну в 1918 г. Однако прежде, чем настал этот «день славы», Франция на много горестных лет должна была спуститься в Долину теней.

Новое правительство попыталось вступить в переговоры с пруссаками. Войну начал Наполеон III; теперь его больше нет; французский народ готов заплатить за мир большую контрибуцию, – так сказал Жюль Фавр во время встречи с Бисмарком. Но когда речь зашла о передаче Германии Эльзаса и северной части Лотарингии, канцлер услышал в ответ гордые слова: «Ни одной пяди нашей земли, ни одного камня наших крепостей!» Война должна была продолжаться. «Мы не у власти, но мы в бою!» – заявили народу вожди республиканцев и призвали французов защитить родину, чтобы она осталась целой. Тьер отправился в поездку по европейским столицам, чтобы найти союзников для Франции, но не имел успеха ^[281]. Внутри же страны все силы французов были направлены на то, чтобы сопротивляться ожидавшей их горькой участи.

В последовавшей за этим борьбе французы не смогли сберечь свою территорию, но, несомненно, спасли свою честь. Положение было таким отчаянным, что им было бы не стыдно сразу же сдаться врагу ^[282]. Кроме осажденных гарнизонов Меца и Страсбурга, у французского правительства было около 95 тысяч регулярных войск (рассредоточенных по большой территории) и почти никаких надежных резервов. Из этих войск примерно 50 тысяч человек находились в Париже. Приближавшихся пруссаков было 230 тысяч, они были в упоении от своей победы и прекрасно организованы.

Но с 4-го по 19-е число (пока враг приближался) в столице была проделана огромная работа. Из арсеналов Шербура и Бреста были срочно доставлены тяжелые орудия морской артиллерии. Из провинции пришли 125 тысяч «мобильных гвардейцев» (мобильной гвардией называлась разновидность ополчения), и значительная часть парижан была записана в новую Национальную гвардию. Всего в ряды защитников столицы вступили 500 тысяч человек ^[283]. К сожалению, их численное превосходство над пруссаками было обманчивым. Большинство этих новых солдат были не обучены, не имели компетентных офицеров, вступили в армию в спешке, во время паники, и могли противопоставить ветеранам фон Мольтке только свою горячую любовь к родине. Большинство эти войск невозможно было использовать в наступательных операциях, а немцы, разумеется, были достаточно хитры и не пытались штурмовать систему укреплений, окружавшую Париж.