Моя гениальная подруга - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 40

— Так и сказала?

— Даже больше.

— Да ты что?

Марчелло обиделся. Сказал, что говорит правду, что он день и ночь думает только о ней, что он не животное, а влюбленный мужчина. Она ответила, что назвать животным того, кто так обошелся с Адой, а в новогоднюю ночь стрелял из пистолета по людям, значит оскорбить животных. Марчелло понял наконец, что она не шутит, что для нее он действительно хуже жабы или саламандры, и сник. «Это брат стрелял», — пробормотал он еле слышно, но, не успев договорить, сообразил, что за эти слова она станет презирать его еще больше. Так и случилось. Лила ускорила шаг, а когда он потащился за ней, крикнула: «Пошел к черту!» — и убежала. Марчелло так и стоял на месте, будто не понимая, где он и что здесь делает, затем развернулся и, понурив голову, побрел назад к своему «миллеченто».

— Ты отшила Марчелло Солару?

— Да.

— Ты с ума сошла! Лучше никому об этом не рассказывай.

Вообще, этот совет тогда показался мне лишним: я дала его, просто чтобы показать, что переживаю за нее. Лила любила рассуждать и фантазировать, но, в отличие от нас, никогда не сплетничала. Действительно, о любви Паскуале она рассказала только мне, и я никогда ни от кого не слышала о его признании ни слова. Зато про Марчелло Солару она разболтала всем и каждому. Я встретила Кармелу, и та спросила: «Ты знаешь, что твоя подруга отказала Марчелло Соларе?» Потом я увиделась с Адой, которая сказала: «Представляешь, твоя подруга отшила Марчелло Солару». Пинучча Карраччи в колбасной лавке прошептала мне на ухо: «А правда, что твоя подруга послала подальше Марчелло Солару?» Даже Альфонсо с изумлением спросил меня в школе: «Твоя подруга сказала „нет“ Марчелло Соларе?»

При встрече с Лилой я сказала:

— Зря ты всем рассказала. Марчелло будет в бешенстве.

Она пожала плечами. Дома ее ждали дела, надо было помогать братьям, матери и отцу; времени на болтовню не оставалось. После новогодней ночи ее интересовали только домашние дела.

25

Именно так. Весь остаток учебного года Лила не интересовалась, что я делаю в школе. А когда я спросила ее, какие книги она берет в библиотеке, она со злостью ответила: «Никакие не беру. У меня от чтения голова болит».

А я, наоборот, училась, и чтение стало для меня приятной привычкой. Однако вскоре мне пришлось признать, что с тех пор, как Лила перестала подгонять меня, школа и библиотека учителя Ферраро больше не казались мне захватывающим приключением: просто я умела хорошо учиться, и меня за это хвалили — вот и все.

Мне дважды представилась возможность окончательно в этом убедиться.

Однажды, когда я пошла в библиотеку, прихватив свою читательскую карточку, густо исписанную названиями взятых и возвращенных книг, учитель сначала похвалил мое усердие и верность библиотеке, а затем спросил о Лиле: его явно огорчало, что Лила и ее родные перестали брать книги. Не знаю почему, но меня его слова расстроили. Мне показалось, что его искренний интерес к Лиле — нечто большее, чем простое восхищение постоянством читательницы. Если бы Лила брала одну-единственную книгу в год, подумалось мне, на ней остался бы отпечаток ее мысли, и учитель, получая книгу назад, обязательно его почувствовал бы. А от меня следов не оставалось — я была всего лишь воплощением упорства, с каким без разбору поглощала том за томом.

Другой случай произошел в школе. Преподаватель словесности Джераче объявлял оценки за сочинение (свою тему помню до сих пор: «Этапы развития драмы Дидоны»). Если до этого он ограничивался парой добрых слов по поводу моей очередной восьмерки или девятки, на сей раз долго хвалил меня перед классом, а под конец сообщил, что поставил мне целых десять баллов. После урока он подозвал меня и вместе со мной вышел из класса, продолжая свою хвалебную речь в коридоре: он прямо-таки восторгался тем, как я раскрыла тему. Тут появился преподаватель религии. Джераче остановил его и начал взахлеб превозносить мои достижения. Через несколько дней стало ясно, что одним священником Джераче не ограничился: он показал мою работу и другим преподавателям, причем не только с нашей параллели. Некоторые из них, встретив меня в коридоре, улыбались и отпускали пару-другую реплик по поводу моего сочинения. А преподавательница первого «А» — профессор Галиани, которую уважали, но побаивались, потому что она, во-первых, слыла коммунисткой, а во-вторых, славилась умением в два счета разбить любую плохо выстроенную аргументацию, — остановила меня в вестибюле. Ее больше всего поразила основная мысль моего сочинения: когда из городов уходит любовь, они меняются, перестают служить благим целям и в них воцаряется зло.

— Что такое, по-твоему, город без любви? — спросила она.

— Это город, в котором живут несчастные люди.

— Можешь привести пример?

Я вспомнила, о чем мы весь сентябрь говорили с Лилой и Паскуале, и вдруг поняла, что те разговоры дали мне куда больше, чем школа, в которую я ходила каждый день.

— Фашистская Италия. Нацистская Германия… Весь современный мир.

Она расспрашивала меня с особым интересом. Сказала, что я очень хорошо пишу, посоветовала прочитать некоторые книги и даже предложила принести свои. В конце она спросила, чем занимается мой отец. «Он швейцар в муниципалитете», — ответила я. Она ушла, опустив голову.

Я гордилась тем, что Галиани проявила ко мне интерес, но за нашим разговором ничего не последовало, и меня снова затянула школьная рутина. Не могу сказать, что я относилась к своей мимолетной славе отличной ученицы как к чему-то важному. В конце концов, о чем говорили мои успехи? Прежде всего о том, какую пользу принесли мне разговоры с Лилой. Она была нужна мне как стимул, как опора, как потайной ход в мир, расположенный за пределами квартала, далеко от окружающего пейзажа, привычных людей и идей, почерпнутых из книг. «Конечно, — говорила я себе, — сочинение о Дидоне — мое; умение красиво строить фразы — тоже мое; конечно, то, что я написала о Дидоне, принадлежит мне, но разве не вместе с Лилой мы это придумали, разве не заводили друг друга, разве мой интерес рождался не из ее интереса? А эта идея городов без любви, которая так понравилась преподавателям, — разве не Лила мне ее подсказала, пусть даже развила ее я, использовав свои знания? И какой из этого следует вывод?»

Я ждала новых похвал, чтобы убедиться, что и сама по себе чего-то стою. Я написала Джераче еще одно сочинение о царице Карфагена («Эней и Дидона: встреча двух изгнанников»), но оно не произвело на него впечатления, и он поставил мне восьмерку. Профессор Галиани по-прежнему сердечно со мной здоровалась, но и только. Правда, я сделала приятное открытие: она преподавала латынь и греческий Нино Сарраторе, который учился в первом «А». Я срочно нуждалась во внимании и поддержке и надеялась, что получу их хотя бы от него. Вдруг его преподавательница хорошо отзовется обо мне перед всем его классом? Тогда он наконец-то вспомнит меня и захочет со мной поговорить. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Я часто видела его перед школой, утром и после уроков, но он был вечно погружен в себя и ни разу даже не взглянул в мою сторону. Однажды я шла за ним по корсо Гарибальди и улице Казановы и мечтала, что вот сейчас он заметит меня и скажет: «Привет! Я вижу, нам по пути. Я много о тебе слышал». Но он шагал быстрым шагом, опустив голову и не оборачиваясь. Я почувствовала усталость и презрение к себе. В ужасном настроении свернула на корсо Новара и пошла домой.