Кира хмыкнула. Знала бы только Нинусик, каких сил ей стоила эта бесшабашная езда. Но тут же Кира устыдилась. Надо было сказать Нинусику, что они с Лесей больше не живут на даче.
– Вот как, – расстроилась Нинусик. – Значит, ваше расследование закончено.
– Вовсе нет, – ответила ей Кира, испытывая удивительную эмоциональную эйфорию.
И никто за ними, оказывается, не следил. Это Нинусик решила проявить себя и внести лепту в расследование смерти своего мужа. Но раз уж Нинусик нарисовалась, Кира решила ее расспросить.
– Ты что-нибудь слышала про маску Куни-Уни?
– Что? Какой еще Куни… Муни?
– В семье твоего мужа эту вещь называли Золотой Урод.
– Впервые слышу! – покачала головой Нинусик и воскликнула: – Слушайте! Не морочьте вы мне голову. Какие еще золотые уроды!? Похороны Федора завтра. Придете?
Подруги обещали. Хотя и без всякой охоты. Федор им решительно не понравился. И чего им тащиться на его похороны?
– Надеюсь, что к похоронам вы назовете мне имя убийцы моего дорогого Федюнчика, – закончила Нинусик, забираясь в свою «Ниву».
– А что с твоей прежней машиной?
– В ремонт отдала, – сухо произнесла Нинусик. – Чао!
И укатила. А подруги остались, испытывая чувство облегчения.
– Хорошо, что Нинусик не спросила, куда мы сейчас направляемся.
– И с нами не навязалась.
– Ага, а то пришлось бы врать.
– С собой ее брать точно нельзя.
Возле дома Анастасии в разгар летнего жаркого дня было пустынно. Начало этого лета было так себе. Прямо сказать, паршивенькое начало. Но теперь природа решила сторицей возместить горожанам нехватку тепла. Солнце сияло в небе словно гигантский раскаленный добела круг. И даже трава на газонах в городских скверах, там, где она оставалась без ежедневного полива, стала желтеть. А этого с ней никогда прежде на памяти подруг не случалось.
Все старушки, детишки со своими мамашами и даже собаки попрятались кто куда. Желательно поближе к вентилятору. А кто побогаче, так и к кондиционеру. Но дом, где жила Анастасия, нельзя было назвать элитным. И кондиционерами он облеплен не был.
Обычная девятиэтажка, правда, расположенная неподалеку от метро и в зеленом месте. Это делало дом в какой-то мере привлекательным. Но только до того момента, пока не войдешь в парадное. Тут подруг словно парализовало. Столь густого запаха кошачьих экскрементов, протухших продуктов, выставленных в мешках нерадивыми соседями прямо на лестничной клетке, и варящихся у кого-то щей девушки давно не нюхивали.
– Ужас! – прошептала Леся, даже закачавшись с непривычки от убойного амбре. – Как они тут живут?
Цепляясь за липкие перила, подруги оказались на втором этаже. Тут находилась квартира Анастасии, закрытая железной дверью, добротной, но самой обычной. Обитой вагонкой, которую умельцы обожгли паяльной лампой для пущей красоты.
– Да уж! Богатством тут и не пахнет.
– Поживешь в таком доме пару лет, поневоле на любую авантюру пустишься, лишь бы не пропасть тут.
– Неудивительно, что дед Лаврентий предпочитал жить на даче. Да там в миллион раз лучше, чем здесь.
Оказавшись перед нужной дверью, подруги попробовали различные ключи. В сумке у Анастасии их оказалось целых три связки с внушительным количеством ключей. Так что подруги упарились, прежде чем подобрали нужные. И наконец они внутри.
– Бедно, но чисто, – охарактеризовала Леся квартиру Анастасии.
Мебель допотопная, купленная еще в семидесятые годы прошлого столетия, и явно нуждающаяся в замене из чисто этических соображений. Старость надо уважать. И не заставлять мебель из ДСП служить по три, а то и по четыре отпущенных ей срока. Однако царапины на ножках, когда-то оставленные котенком или щенком, были аккуратно замазаны. Продранная обивка кресел и дивана прикрыта красивыми накидками.
А на кухне так и вовсе стояла симпатичная новенькая мебель. И даже имелась стиральная машина-автомат и прочая техника в виде кухонного комбайна, тостера и чайника.
– Не так уж и плохо. Видимо, деньги в семье время от времени появляются. Хотя и небольшие.
Квартира была двухкомнатная. И снова подруги вспомнили о покойном Лаврентии Захаровиче. Имея деньги по тем временам колоссальные, мог купить себя и трешку, и даже две или несколько квартир. Но нет! Боясь, как бы кто-то не пронюхал о его богатстве, жил вместе с внучкой в двух комнатах.
Оказавшись в квартире, Кира развила бурную деятельность.
– Времени у нас мало. Надо действовать быстро! Леся, помогай мне!
– А что мы ищем?
– Не знаю. Любое упоминание о маске Золотого Урода.
– Да. Понимаю. Но что именно?
– Вырезки из газет или журналов. Счета за Интернет. Переписка с устроителями аукциона. Все, что говорит об интересе Анастасии к этому предмету.
И Кира снова зарылась в ящики письменного стола, который она потрошила уже целых десять минут. Кира даже сдернула с него зеленую бархатную скатерть, покрывавшую потрескавшуюся поверхность. Но и под ней ничего не нашла.
Пожав плечами, Леся двинулась в соседнюю комнату. Войдя туда, она огляделась. И внезапно замерла на месте.
– Кира! Иди сюда!
– Зачем?
– Иди, я тебе говорю! Не пожалеешь!
Кира издала протяжный стон. Но с пола все-таки поднялась.
– Ну, что тут у тебя такое, горе ты мое луковое?
– Смотри!
Леся протянула руку и указала на противоположную стену. Кира проследила за направлением руки подруги и тоже замерла. А затем радостно взвизгнула и кинулась обнимать подругу:
– Леська! Это же она! Та самая маска!
И в самом деле, на стене строго по центру между двумя шкафами – платяным и книжным – висела их маска. Золото ярко сверкало в лучах падающего на него солнца. А зверская физиономия Куни-Уни скалила на подруг свои выступающие зубы.
– Бери ее!
– А можно?
– Отдадим бабе Клаве. Порадуем старушку!
Стащив маску со стены, где она висела на самом обычном гвозде, подруги не стали задерживаться в квартире Анастасии. Мало ли, вдруг хозяйке приспичит вернуться в город? Девушкам совсем не хотелось, чтобы Анастасия наткнулась на них прямо у себя в квартире. Последствия этой встречи могли быть необратимы и ужасны.
Оказавшись на улице, подруги запрыгнули в свою машину. И потому не заметили рослого красавца, который наблюдал за ними из-за угла. Заметив у них в руках какой-то сверток, красавец выругался вполголоса. Вынул изо рта недокуренную сигарету и последовал к своему темно-синему «Опелю».