Вторая, явно боец ближнего боя, замерла, словно готовая к прыжку кошка… нет – змея, мускулы которой звенели от напряжения под внешне спокойной чешуёй свитого кольцами тела. Беловолосая, с пронзительным взглядом огненно-алых глаз и одетая в чёрный обтягивающий кожаный костюм, перетянутый ремнями и с кучей завязок, она плавным, почти незаметным для глаза движением извлекла из-за спины нож типа кукри.
– Не советую, – холодно сказал я, всё ещё не в силах забыть манящее решение всех проблем в виде темнеющей под ногами водной глади. – Одно движение – и я сломаю ей руку, а там, уж поверьте мне, вам обоим не поздоровится. Ну?! Быстро! Три шаг назад!
Сияние посоха опало, а стальное лезвие, блеснув на сером и унылом солнце этого мира, вернулось в ножны. Девушки, опасливо косясь на застывшую в не самой изящной позе подругу, подчинились моему приказу.
– Мы… – начала было та, что в шляпе, видимо являющаяся магом.
– Что вам от меня понадобилось? – перебил я, ни на секунду не выпуская из виду одетую в чёрное.
– Мы только хотели вам помочь, – магичка сделала маленький шажок в мою сторону, но тут же остановилась, наткнувшись на мой недружелюбный взгляд. – Вы же… Собирались прыгнуть в Жиренжик? Отпустите…
– Не отпущу, – опять перебил я девушку. – Даже если и собирался, какое вам дело?
– Твои глаза, какого они цвета? – ответила вопросом на вопрос та, что была альбиносом.
Голос у нее был немного странный, мягкий, но какой-то обрывочный. Она как будто выплёвывала слова, которые казались для неё слишком грубыми.
– Не пытайтесь заболтать меня, – я слегка надавил на руку своей притихшей было пленницы, отчего та тихо пискнула. – Спрашиваю последний раз. Что. Вам. От. Меня. Нужно?
– У тебя ярко-малиновые радужки, – продолжала гнуть своё белобрысая. – Вспомни, у той дэнмо-ламии были такие же!
Дались ей мои глаза! Однако упоминание ламий заставило меня вспомнить мою маленькую подружку, и я был вынужден признать, что таинственная незнакомка права. Глазёнки у Юны действительно были нежно-малинового оттенка, вот только откуда она могла узнать про змейку, что, насытившись на привале самыми лакомыми кусочками подбитого Гуэнем ночного зверька, так и дрыхла в виде цепочки у меня на шее.
– Можешь не отвечать, я и так это знаю, – продолжала гнуть свою линию доморощенный окулист. – С кем бы ты ни заключил договор, он – обманул тебя! Укус вызвал передозировку дэнморитовой эссенции. Тебя хотели убить! Вместо контракта ты получил отсроченную смерть и теперь не в полной мере отдаёшь отчёт своим действиям!
– Что за чушь ты несёшь! – Оказывается, и тут есть любители теории заговора.
– Весь мир кажется тебе серым и унылым местом, в котором нет ни единого зёрнышка радости. Люди раздражают тебя, ты ищешь спасения, одиночества, – продолжала настойчивая девушка, – но вместо того чтобы уединиться в собственной комнате, ты идёшь в толпу, бродишь по городу, не в силах скрыться от навязчивого шума. Запахи манят тебя, но еда отталкивает…
Я живо вспомнил, как ночью на привале с трудом запихивал себе в горло кусок вроде бы хорошего мяса, да и то делал это машинально, по старой солдатской привычке: есть еда – ешь, потому как следующий кусок у тебя будет не когда ты захочешь, а когда прикажет начальство. Да и возле таверны, когда я почувствовал одурманивающий запах печёной курицы, которую мне очень и очень хотелось, одной только мысли о еде было достаточно, чтобы испортить весь аппетит.
– …и, наконец, ты находишь простое решение своих проблем – в смерти. Я права? – настойчиво продолжала давить интеллектом беленькая. – Ты отравлен! Я могу помочь тебе, а потом мы поговори…
– Ау, Юна! – не сводя взгляда с подозрительной парочки, я аккуратно ткнул висящую у меня на шее цепочку щекой. – Подъём. Тут на тебя кляуза поступила.
– Клаяуза? – непонимающе переспросила всё ещё что-то говорившая девушка, прерывая свой затянувшийся диалог.
– Ну что такое, Игорь! – пропищала мелкая, принимая свою естественную форму. – Юна такой сон видела, а ты…
– Змееборец… – как-то по-змеиному зло прошипела она, напряглась, и глаза её опасно сузились, а молчавшая всё это время магичка нахмурилась, бросая на подругу сердитые взгляды. – Ах, я дура… могла бы и догадаться. От тебя же за версту ламией пасёт! Ах ты тварь!
– Юн, тут вот та вон неуравновешенная дамочка, – я мотнул головой в сторону шипящей от внезапного приступа ярости беловолосой, – утверждает, что ты меня вроде как отравила, и что у меня стали малиновыми глаза…
– Отравила? – зевая, переспросила малышка, сонно хлопая зенками. – Кто кого?
– Ты – меня.
– Юна тебя? – девчушка всё никак не могла выкарабкаться из нежных лап Морфея и, как обычно в такие моменты, туго соображала. – Зачем?
– А я почём знаю? Говорят, чтобы убить.
– А-а-а-а… – понимающе протянула малявка и снова зевнула, но так и застыла с раскрытым ротиком, демонстрируя мне маленький розовый язычок и два ряда крошечных зубов.
– Я тебе уже говорил, – наставительно произнёс я, – когда зеваешь – прикрывай рот ладошкой, а то муха влетит! Будешь ходить с ней на манер пробки…
Вместо ответа ламия со звонким щелчком закрыла свою мясожевалку, глядя на меня огромными округлившимися глазками.
– Не-е-е-е-е-е-т! – вдруг закричала она, прильнув к моей щеке и стараясь обхватить голову своими маленькими ручками, разрыдалась горючими слезами. – Юна бы никогда! Я не хочу! Нет! Юна так любит Игоря!
– Э-э… – выдавила из себя беловолосая, обескураженно глядя на эту семейную сцену и каким-то надтреснутым голосом спросила: – Ты любишь этого змееборца, несмотря на то что он поработил тебя?
– Не-ет! – взвизгнул совсем уж расстроившийся и запутавшийся ребёнок.
– Так значит, не любишь, – как-то хищно улыбнулась девица.
– Не-е-ет! – звуковой удар, который исторгла из себя малявка, на долю секунды оглушил меня. – Игорь не порабощал меня! Он мой! Юна любит Игоря. Ты плохая
…
У мелкой началась форменная истерика, и, похоже, что я впервые услышал звуки её родной речи. В основном шипение да свист, перемежаемый вполне осмысленными мягкими согласными и гласными, которые вряд ли могла выдавить из себя простая змея. И к моему удивлению, белобрысая не отставала – также перешла на шипящий посвист, раскочегарившись не хуже раскалённого чайника.
– Ладно! – буркнула, наконец, белобрысая. – Я всё поняла! Приношу свои извинения моей маленькой сестре.
– Чего? – переспросил я, уже совершенно не понимая, что здесь происходит, и соображая, не пора ли мне сваливать из этого дурдома, как в этот момент почувствовал болезненный укус в шею, почти рядом с сонной артерией.
Юна, не просто цапнула меня. Маленькая засранка, всхлипывая, жевала мою кожу и что-то ныла, совершенно не желая отпускать быстро разгорающуюся огнём ранку. Сделать что-либо я не мог, потому как руки были заняты вновь притихшей златовлаской, так что оставалось только орать, а посмотреть на бесплатный концерт, который мы тут устроили, уже начали собираться зеваки.