Папа, я проснулась! (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Гончарова cтр.№ 19

— Вызови, Грыгоровыч! Умоли брата сваева, все отдам. Хочешь — бери сколько надо метров вдоль, сажай что хочешь, хоть малину, хоть смородину, хоть что. Бери хоть весь двор. Помоги! Жизни нема-а-а!

— Так. Ладно. Ты, Филюнин, удались куда-нибудь на сутки. Чтоб тебя тут не было. И всем скажи, иначе не поможет. Брат мой зрителей ох как не любит, может повернуться и уехать. Поня́л?

— Поня́л, поня́л, — утирая слезы рукавом, шмыгая носом и суетливо подымаясь, ответил Филюнин, — все поня́л. Все сделаю. Все!

Филюнин за секунду убрался к теще своей. А Грыгоровыча брат, который тоже Грыгоровыч, для виду походил вокруг хаты, а потом залез на крышу, опять же для виду помотал там букетом сена, даже дым развел, чтобы любопытные соседи меньше видели, что происходит. Ну и вытащил бутылку из дымохода. А кирпичик на место установил. И заштукатурил быстро и аккуратно.

Денег Грыгоровыч, брат Грыгоровыча, не взял.

* * *

А Филюнин теперь — тихий. Как Грыгоровыч выйдет на крыльцо — кланяется в пояс. Не ябедничает. Нет, ну бывает, понесет его леший к участковому, натура, что сделаешь? Так участковый ему:

— Филю-у-у-унин!

И Филюнин все понимает, замолкает, успокаивается.

И мир, и покой, и тишина.

Сначала осень, потом поздняя осень. И вдруг — оп! — зима. Но не со снежком и морозом, что тоже радость, а с ледяным дождем, со слякотью, с мрякой, как у нас говорят. И сразу в душе тоже мрак, и безнадега, и никакой веры в будущее — нет, ну разве будет когда-нибудь тепло, солнечно и весело? И тут же настроение — вниз, и аппетит — вверх, и с таким трудом сброшенные килограммы гурьбой обратно…

Ай, ну да ладно. Давайте лучше расскажу о Собинове. Лично я очень уважаю Собинова Леонида. Он — мужчина моей мечты. Почему? Сейчас скажу. Во-первых, потому, что, когда был призыв в армию во время Первой мировой войны, он не отморозился, не выпросил справку про плоскостопие, а честно призвался. И воевал, как все нормальные честные господа офицеры. А потом вернулся в свой оперный театр, чтобы гениально петь, и стал помогать бедным студентам. И не только советами, а конкретно: деньгами и едой. И даже Леониду Андрееву помогал. И вот еще — Собинов, оказывается, самородок. Он же учился на юридическом, ну и пел там в хоре. Потом даже где-то работал присяжным поверенным или кем-то еще. А по вечерам в свободное время продолжал участвовать в хоровом кружке. И уже только потом понял, что надо менять жизнь — вот молодец! — и поступил в музыкальную академию. Ну я без подробностей, потому что желающие могут найти сведения о нем в энциклопедиях и в «Википедии». Словом, по всем показателям, он был мало что гениальным певцом, так еще и просто хорошим парнем. Что очень важно.

А почему я вдруг о Собинове? Моя бабушка Софья смотрела оперу «Демон» Рубинштейна в Москве. Очень давно. Бабушка еще была студенткой педагогической академии, которую возглавляла Крупская Надежда Константиновна, ну супруга того самого, вы знаете. Просто моя мама — поздний ребенок. Поэтому моя бабушка еще видела эту самую Крупскую. Да что Крупскую — она Собинова видела!

И вот моя бабушка Софья пошла в Большой театр на «Демона» — так она рассказывала моей маме, своей дочери. Собинов там исполнял партию князя Синодала. А кто пел Демона, бабушка говорила, но моя мама не запомнила. Но баритон этот, который Демон, был довольно крупный. Ну вы знаете — сила звука, диафрагма, то да се, короче, оперный должен быть толстым по умолчанию. Именно так считалось тогда. А у меня вообще закрадывалось подозрение — вдруг оперные просто любили навернуть пару-тройку котлеток с макаронами на ночь и это свое увлечение прикрывали профессиональной необходимостью, нет? Хотя кто знает?

Вон Монтсеррат Кабалье и сейчас всем своим ученикам советует поправиться. Представляю, как раньше в здании училища искусств при каком-нибудь солидном театре оперы и балета — два крыла. Одно — это оперные, второе — балетные. И вот с двух сторон при входе — весы. Там и там. И с одной стороны возглас педагога: «Иванова, опять поправилась на двадцать граммов?! Опять выпила воды на ночь?! Хочешь из училища вылететь? Растолстела!» А с другой стороны, из оперного крыла: «Сидоров! В чем дело? Почему похудел на три килограмма? Немедленно в столовую! Сколько раз повторять: кушай с хлебом! Макароны с хлебом. Картошку — с хлебом. Булочки — с хлебом. Тогда будет звук!»

А я, кстати, люблю оперных. Фактурные такие. Между прочим, сегодняшнюю оперу я не понимаю. Какие-то все худосочные. А вот раньше… Пятнадцатилетняя Татьяна Ларина садилась письмо писать — ножки стула прогибались. Татьяна боками со стула свешивалась, не помещалась вся, зато звук: «Я-а к ва-ам пишу-у-у-у…» — был божественный. А как выходила Виолетта в «Травиате» — бум-бум-бум из кулис — восхитительно! Толстая, роскошная, румяная, чахоточная.

Ой! Что ж это я отвлекаюсь! Зима, что поделать. Зима…

Ну и вот об опере. Короче, моя бабушка Софья и ее подруга причесались гладенько, выгладили ветхие свои блузочки таким утюгом тяжелым, в который еще угольки надо было подкладывать, и пошли на Собинова. Прозвучала увертюра. И вот князь Синодал со товарищи в лохматых шапках спел про ноченьку темную, ветры послушные и собрался укладываться спать. А через секунду должен прилететь Демон, походить среди спящих, посмотреть сурово. Такие брови у него — черные, густые, хорошо приклеенные. Ну дальше все знают. Враги, битва, князь Синодал убит. Правда, убитый, поет еще довольно длинную и печальную арию практически с ножом в груди, как и полагается в опере. Люблю, ох люблю я эту оперную условность! Ну, короче, порезали там всех под красивую музыку Рубинштейна Антона Григорьевича.

Да. Так вот спел Собинов — Синодал про ноченьку, улеглись ночевать все его абреки художественно. Князь еще спел свое последнее «Там-ма-а-а-а-а-ар», а баритон, который Демон, — я говорила, — был очень большой. Короче, все уснули, и вдруг со страшным грохотом сверху, с левой кулисы, на проволоке или еще на чем, просвистело над сценой и свалилось нечто — испуганное, лохматое, с характерными бровями и крыльями за спиной. О! А это Демон так неудачно приземлился, оказывается.

Нет, бабушке говорили, что он обычно спускался плавно, должен был еще повисеть над сценой, вроде как сверху осмотреть этот узор из мирно спящих воинов, потом встать сначала на одну ногу, потом на обе, незаметно отстегнуться и начать обход лагеря своего соперника. (Демон же тоже в Тамару был влюблен, знаете?) А этот мало что со скоростью падающего бомбардировщика пронесся над сценой, так еще и ухнул с высоты, как гуманитарный груз для полярников. Даже пыль поднялась, несмываемая и непереводимая театральная пыль. Бабушка говорила, что в зале-то люди оказались интеллигентные, высокой культуры, поэтому смеялись и чихали тихо и незаметно. Так что ничего, Демон отряхнул брови свои, и публика ему все простила. А что не простить, когда пел он божественно, просто божественно. И все они пели божественно. Особенно мужчина моей мечты Собинов Леонид.