Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Батлер cтр.№ 40

– «Оверлорд»? – поинтересовался Эллиот. Рузвельт ответил, что «он говорил об этом. И мы тоже обсуждали этот вопрос… Уинстон говорит о двух одновременных операциях. Мне кажется, он понимает, что теперь уже нечего и пытаться возражать против вторжения на западе. Маршалл слушает слова премьер-министра с таким выражением, как будто не верит собственным ушам… Если уж есть американский генерал, которого Уинстон терпеть не может, то это генерал Маршалл. И происходит это, бесспорно, потому, что Маршалл прав… Я не вижу никаких причин рисковать жизнью американских солдат ради защиты реальных или воображаемых британских интересов на европейском континенте. Мы ведем войну, и наша задача заключается в том, чтобы выиграть ее как можно быстрее и без авантюр… Для всех присутствовавших было совершенно ясно, чего он [Черчилль] на самом деле хочет. Он прежде всего хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную армию в Австрию и Румынию и даже в Венгрию… Сталин понимал это, понимал и я, да и все остальные… А когда Дядюшка Джо говорил о преимуществах вторжения на западе с военной точки зрения … он тоже все время имел в виду и политические последствия».

Отец и сын еще некоторое время поговорили. Затем Рузвельт принял ванну. Эллиот спросил его, хочет ли он коктейль перед ужином. Тот ответил согласием, но предупредил: «Но только не крепкий, Эллиот… Сколько тостов мне предстоит!» ^[217]

* * *

Пришла очередь Сталина давать обед, который был организован в комнате возле большого зала рядом с апартаментами Рузвельта в советском посольстве.

В список приглашенных были включены Черчилль, Иден, Кларк Керр, Сталин, Молотов, президент, Гопкинс и Гарриман. Как всегда, присутствовали также переводчики.

Эллиот получил приглашение в последнюю минуту: когда Сталин заметил, что он стоял у двери комнаты, он провел его внутрь и усадил между Иденом и Гарриманом.

Было «невероятное количество блюд» и много напитков, как обычно бывает на официальных российских обедах. Этот обед начался с холодных закусок, за которыми последовали горячий борщ, рыба, различные мясные блюда, салаты, компот и фрукты. Одно блюдо следовало за другим «в большом изобилии». Каждая перемена блюд сопровождалась немалым количеством водки и вина, а по завершении были поданы ликеры.

По словам Молотова, любимым напитком Сталина было шампанское, которое он иногда пил на обедах вместо водки. Однако в этот вечер он, похоже, пил водку, и Эллиот Рузвельт обнаружил это, когда маршал налил ее из своей бутылки, стоявшей у его локтя, в фужер Эллиота.

По русской традиции бóльшая часть беседы сопровождалась тостами. Когда произносился очередной тост, все вставали, выпивали, а затем садились – до следующего тоста. Тосты были иногда искренними, иногда банальными, а порой они являлись возможностью, не переходя рамок, выплеснуть эмоции.

Этот день отложил свой след на Сталине. Во время длительного пленарного заседания он вынудил Черчилля отказаться от планов по организации военной кампании в зоне Средиземного моря и принять операцию «Оверлорд» без каких-либо предварительных условий. Черчилль, наконец, согласился действовать вместе с двумя своими союзниками, но с такой неохотой, что было совершенно очевидно: он согласился только потому, что у него не было никакого другого выбора, а не потому, что был убежден в правоте военных планов своих собеседников.

Рузвельт редко обижался на тех, кто расходился с ним во мнениях, поскольку он привык к обмену колкостями и практике взаимных компромиссов в политической жизни. Действительно, преодоление сопротивления тех, кто не был согласен с ним, доставляло ему истинное наслаждение, он получал удовольствие от таких ситуаций. И поскольку теперь он смог добиться консенсуса в отношении операции «Оверлорд», он пребывал в прекрасном настроении. Сталин, однако, не привык сталкиваться с инакомыслием. В его окружении его слово было законом. Он привык к тому, что все подчинялись ему. Черчилль же упрямо и безуспешно выступал против него, и теперь Сталин с удовольствием проявлял свое раздражение тем, что непрестанно «пилил» премьер-министра. Чарльз Болен писал, что Сталин «не упускал возможности покуражиться над господином Черчиллем. Почти каждая реплика, с которой он обращался к премьер-министру, содержала какую-нибудь колкость» ^[218]. Однако он пользовался этим с большой осторожностью. «Манеры маршала были совершенно дружескими». Болену, не питавшему симпатий к премьеру, пришлось признать это. Кроме того, одно из высказываний Сталина можно было расценить как предупреждение: «Было бы ошибкой считать, исходя из того, что русские – это простые люди, что они слепы и не видят того, что происходит у них на глазах». Раскрывая свою мысль, он обвинил Черчилля в стремлении обеспечить «приемлемый» мир для Германии или, еще хуже, в скрытых симпатиях к Германии.

Рузвельт, который вовсе не собирался выступать на защиту Черчилля, наблюдал за происходящим со стороны. Он знал, что сказанное Сталиным действительно является правдой. Он знал, какие мысли витали в голове у Черчилля: тот желал сильной Германии, чтобы обеспечить баланс сил с Советским Союзом в Европе. «Что мы получим на пространстве между белыми снегами России и белыми скалами Дувра?» ^[219] Черчилль «взорвался» во время встречи с президентом в Квебеке прошлым летом. Рузвельт не предполагал, что Черчилль представлял себе Россию еще могущественнее и сильнее, чем она была (премьер-министр считал, что численность ее населения – 200 миллионов человек, а не 165 миллионов).

Какое-то время среди руководителей трех держав царила дружеская атмосфера, и Сталин, казалось, расслабился. Гопкинс, который всегда тонко чувствовал ситуацию, провозгласил тост в честь Красной армии. Польщенный, Сталин достаточно откровенно рассказал о Советской армии. Он сказал, что по результатам зимней военной кампании с Финляндией 1940 года, в ходе которой армия показала себя весьма плохо, она была полностью реорганизована, это было необходимо, и по мере продолжения боевых действий с немцами она теперь наращивает свой потенциал. Сразу же после этого Гопкинс, который не знал, как бы ему потактичней выразиться, принес свои извинения.

Позже, уже к концу обеда Сталин поднялся, чтобы предложить свой «надцатый» тост (Эллиот Рузвельт напишет впоследствии: «Я пытался вести счет, но к этому моменту уже безнадежно сбился».) Эллиот вспоминает следующий тост Сталина, который тот произнес относительно Германии: «Я предлагаю выпить за то, чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были казнены. Я пью за то, чтобы мы объединенными усилиями покарали их, как только они попадут в наши руки, и чтобы их было не менее пятидесяти тысяч» ^[220]. Болен считал, что Сталин сделал этот тост в «полушутливой манере» ^[221]. Если это так, это было полностью в духе Сталина.