Королевишне я сказала, что иду на день рождения к коллеге — в соседний дом. Если что — мы на связи. Она задергалась, разволновалась, попробовала поканючить и уселась мерить давление.
— Лидия Николаевна! — твердо сказала я. — Что вы мудрите? У меня есть свои планы и своя личная жизнь. И если вы не согласны…
Она тут же замахала руками, словно отгоняла осу:
— Что вы, что вы, Лидочка! Конечно, идите! Напротив, я очень рада за вас! Честно слово! Идите, развейтесь!
Ну я и пошла. Пусть тоже придет немножко в себя. А то возомнила…
* * *
Почему я тогда согласилась? Я много думала об этом. А потом поняла: я хотела уйти, вырваться из своей затхлой и монотонной жизни. Убежать от стука клавиш кассового аппарата, от смурных и скандальных, вечно недовольных покупателей. От своих коллег по работе — таких же затюканных, приезжих теток, живущих в постоянном стрессе: вдруг выгонят со съемной квартиры, поднимут на нее цены, случится что-нибудь дома и срочно придется туда выезжать… А это — билет и расходы… Они проклинали свою жизнь, в чем были, конечно, абсолютно правы: мужья или пили, или уходили к другой. А в лучшем случае не желали работать. Дети росли без присмотра или под присмотром стареньких мам. Дома и квартиры там, на родине, ветшали, а цены на продукты подбирались к московским. Они вечно экономили, считали гроши, чтобы было что отослать туда, в деревни и в их городишки, для поддержки своих оставленных семей. Дети-подростки срывались с катушек, девчонки приносили в подоле, парни квасили и дрались, подсаживались на наркотики. А старики болели и еле тащили свои непосильные ноши.
«Тяжело живет страна, — думала я, — ох тяжело…» И выходило, что я — просто везунчик!
Женщины эти, приехавшие на заработки, ютились по пять человек в однокомнатных квартирах, спали на нарах, сбитых предприимчивыми хозяевами, собачились на узеньких кухнях, иногда устраивали потасовки, таскали друг друга за волосы, плевали в чужие кастрюли… И все потому, что уставали друг от друга, от совершенно чужих и случайных соседей, хотели покоя и… снова покоя. И все, ничего больше! Они варили пустые щи, заливали кипяток в корытца с китайской лапшой, пили дешевое пиво и разглядывали свое отражение в мутных и запотевших зеркалах в убогих ваннах. Лица их были одутловаты, морщины появлялись неожиданно, руки грубели.
Из-под дешевых стрижек выбивались седые пряди — на красках и стрижках тоже, разумеется, экономили. Они тяжело вздыхали, понимая, что жизнь прошла мимо и с наглой усмешкой тыкала жирную фигу в их постаревшие и располневшие лица.
Мечта была одна: подсобрать денег и… уехать домой. Там, дома, обновить дом, подлатать крышу, поставить новый забор, купить новый телевизор и холодильник и — зажить по-людски.
Но накопить на все это не получалось. Почему-то никак не получалось… И временная их жизнь в столице затягивалась.
Еще они любили пространные разговоры о всяческих чудесах. Ну, например: «Любка Котова (из «Пятерочки», помнишь? Рыженькая такая, правый глаз чуть косит?). Так вот: как повезло этой Любке! Оторвала москвича! Да еще и с квартирой! И с машиной! И с дачей! Прикинь! Ездила с мужем в Египет! Нет, правда! Даже фотки приносила, ей-богу!
Или Галька из цветочного, что у метро! Помнишь Галку? С жопой на пол-округи? Вспомнила, да? Так вот! Галка-толстожопая любовника оторвала! Азербайджанца! У него пять палаток с цветами. Нет, конечно, на родине жена и сто детей, но!.. Галке он ничего не жалеет — даже квартиру купил. В Балашихе, однокомнатную! И старенькую «восьмерку» отдал, на которой сам раньше цветы подвозил».
Была еще какая-то Марина, из нянечек. Так та оторвала брата хозяина — тоже, конечно же, москвича. Староват, да… И жадноват. Но прописка и, как следствие, в будущем… Дед этот много болеет, Маринке, конечно, несладко, но… Есть перспектива!
А у них, судачивших в подсобках магазинов да за прилавками на вещевых рынках, этих перспектив не было вовсе. И даже не светило пока…
Получалось, что я, Лида, живу куда лучше, чем все мои товарки! В шикарной квартире, бесплатно, да еще и совсем рядом.
В подробности я никого не посвящала.
И еще в тот день мне хотелось сбежать от нее. От вечного запаха корвалола, который она хлестала как ненормальная, веря в его чудодейственную силу, как в волшебство. От ее нытья, сто раз слышанных-переслышанных рассказов о прошлой жизни. От вечных крошек на столе и на полу, от грязной посуды. От невыносимого, постоянного звука телевизора. От запаха старости, который, как ты ни бейся, не выветривался ни за какие коврижки.
Фильм мне не понравился… Не спасли его ни Ди Каприо, ни Кейт Уинслет. Был он каким-то тягомотным и муторным. А когда у главной героини начался выкидыш и на пол потекла ярко-красная кровь, мне стало нехорошо, и я отвернулась. Вспомнила про свой аборт и все, как вчера… Даже запах операционной и палаты…
Я всегда была чувствительна к запахам.
И Герман Иванович мне не нравился. Совсем. Я подумала, что никогда-никогда я бы с ним… не смогла!
Наверное, меня и привлекло в нем то, что к нему… совсем не тянуло. Он был не опасен. Мне он не нравился как мужчина, как человек и как личность. Вроде есть он и… нет его! Идет рядом со мной человек и — ни-че-го! Никакой опасности для меня, абсолютно!
Да и вел он себя спокойно. Даже индифферентно: за руки не хватал, не прижимался, руки на колено не клал…
После сеанса Герман предложил погулять — погода стояла прекрасная. «Ну что ж, пройдемся», — согласилась я. Домой идти мне не хотелось.
Да и вечер был и вправду чудесный — теплый, безветренный, тихий.
Мы шли по улочкам старой Москвы, и я подумала, что впервые гуляю вот так — как обычный житель большого города, как свой. Никуда не спеша, неторопливо, спокойно, бесцельно.
Потом мы посидели на лавочке. В воздухе пахло прогретым за день асфальтом и чем-то сладким, печеным, ванильным.
Он предложил мне зайти в кафе. А я почему-то испугалась, тревожно посмотрела на часы, а потом махнула рукой: да что тут такого? Да куда она денется, моя «прелесть» королевская? Да в конце концов, кто она мне?..
Мы зашли в милое и уютное кафе на тихой улочке и уселись за столик, стоящий на улице под огромной липой, которая скрывала его от дороги.
Тихо играла музыка — по-моему, джаз или блюз… Я в этом не разбираюсь. И было как-то спокойно на душе, совершенно спокойно… Удивительно и незнакомо спокойно…
Мы заказали чай и варенье. Варенья было такое разнообразие, что я удивилась: из роз, из зеленых орехов, из белой черешни, кизила, инжира…
Я и не знала, что такое бывает.
К варенью принесли теплые булочки, присыпанные сахарной пудрой — словно первый снег на детском помпоне.
Только сейчас я почувствовала, как голодна! И стала намазывать варенье на булочки. Было божественно вкусно! Чай пах корицей и медом, какими-то неизвестными мне травами и лимоном. И это было, пожалуй, самое вкусное из того, что я когда-нибудь ела.